Тогда, когда уже все в прошлом.
И наверное, совсем ни к чему рассказывать обо всем, до конца.
Есть вещи, о которых лучше молчать. Несмотря ни на что.
К числу таких происшествий, подумал Виктор, можно отнести, например, такой случай, который произошел в семье Виктора, когда еще были живы отец и мать.
Как-то к ним приехала погостить из-под Тамбова сестра отца со своим сыном. Двоюродный брат был одного возраста с Виктором.
Тихий, невзрачный мальчик — он ничем не запомнился Виктору. Вскоре после того, как они уехали, тетка прислала письмо, в котором радостно извещала, что ее сынок нашел в вагоне и тут же подарил своей мамочке женские часы. По описанию они полностью соответствовали трофейным часам, подаренным в свое время отцом Виктора своей жене и пропавшим из дома с отъездом тамбовских родственников.
Об этом происшествии Виктор узнал случайно от матери, когда она лежала в онкологическом центре. Сложность семейной ситуации заключалась даже, может быть, не в том, что мальчик взял эти часы и наивно "нашел" их в поезде, а в том, что тетка из Тамбова неоднократно их разглядывала и с завистью восхищалась ими. Сын, скорее всего, хотел сделать матери подарок, мать же также наивно сделала вид, что поверила случайной находке.
Вот так и появилась семейная тайна.
Мать Виктора молчала — попробуй, скажи мужу о случившемся, мальчик так и вырос в полной уверенности, что никто ни о чем не догадался, а его мамочка не удержалась и приехала на пятидесятилетие брата в обновке.
Отец Виктора мгновенно узнал часы, но тоже ничего не сказал, только спросил у жены, где же его подарок. Мать Виктора, закусив до крови губу, отвела глаза, и отец все понял. Вечером он увел сестру в лес — дело происходило за городом, на даче, которую снимали родители Виктора. О чем они там говорили — неизвестно, но когда вернулись, сестра молча протянула часы матери Виктора, но не удержалась и картинно изумилась:
— Все-таки не мог Рудольф этого сделать…
Вот они иллюзии, вот она правда…
Виктор усмехнулся, подумав о том, что тайны семейные имеют аналогии и в общественной жизни. Например, далеко не обо всем, связанном с деятельностью института, в котором работал Виктор, можно судачить с первым встречным. Также и любой поступок имеет свое второе, третье или неизвестно еще какое по счету дно. И для того, чтобы докопаться до этого последнего дна, надо знать все и о человеке, совершившем поступок, и о побудительных мотивах, и о последствиях.
Возможно ли это?
А если и возможно, попробуй-ка возьми на себя роль верховного судьи и, осуждая бескомпромиссным прокурором мелочность чужого эгоизма, не станешь ли одновременно великодушным адвокатом своего собственного "я"? И тогда тебе станет тоскливо, подумал Виктор.
Тоскливо от того, что, ох, как далеко не всегда великие идеалы руководят людьми в их каждодневной суматошной жизни. И от того, что мудрость — результат прошлых ошибок, которые исправить уже нельзя.
Виктор встал, не спеша дошел до машины, посидел у открытого окна и снова тронулся в путь. Спустился вниз с Ленински гор и покатил по набережной, мимо Окружного железнодорожного моста, под насыпью которого, на другом берегу Москва-реки сияли купола Новодевичьего монастыря, пересек реку по Бородинскому мосту и опять двинулся по набережной в сторону Центра международной торговли.
В этом Центре когда-то велись переговоры с одной иностранной фирмой на предмет покупки лицензии на режимы прокатки труднодеформируемых сплавов и в этих переговорах участвовал как специалист Виктор. Переговоры кончились ничем — в конце концов было принято решение закупить партию готовой катаной стали, потому что оказалось, что рассчитать подобный режим могла и лаборатория Виктора — зачем же тогда покупать лицензию — а вот гарантии того, что сталь будет получена с заданными свойствами, не было.
Тогда Виктор убедился, какая же это непростая наука — внешняя торговля. Развеялась его иллюзия, что купить-продать в международном бизнесе — это, примерно, то же, что и сделка на колхозном рынке. При этом Виктор воочию увидел людей, которые ворочали миллионами, получая зарплату вдвое меньшую, чем он сам.
