Время, время…
Время быстротечно — плывешь в его бесконечном потоке и постоянной сменой впечатлений, событий и забот врачуются, казалось бы, незаживающие раны, пропадает острота ощущения и иногда достаточно солнечного зайчика, который пригрелся ясным утром где-то у щеки, чтобы проснуться с полным ощущением спокойной безмятежности.
Виктор вздохнул, потянулся в постели, упершись ногами в спинку кровати и достав макушкой до противоположной стены. Открыл глаза, встал, ополоснул лицо холодной водой и вернулся в большую комнату. Распахнул окно, впустив свежий, с острым холодком, кристально синий воздух. Улыбнулся, прищурившись, солнцу, включил стереосистему.
Из динамиков раздались глухие, как удары сердца, ритмы там-тама, потом нежно заголосила флейта и все пространство комнаты заполнил органный строй синтезаторов…
Взлетели колени, мелькнули руки, разворот, прыжок, присед…
Ритм, ритм, ритм… А теперь так… И еще… И по-другому… А теперь то же самое, но сидя… Импровизация… А теперь легли и расслабились…
Виктор полежал на полу, ощущая лопатками, икрами ног тыльными сторонами раскинутых ладоней жесткую шерсть ковра. В ванной комнате Виктор несколько раз поменял горячую и холодную воду в душе, растерся пушистым полотенцем, горячим от того, что оно висело на никелированной трубе регистра.
На кухне паровозиком засвистел чайник. Виктор выключил газ и сел бриться. Жужжащие ножи электробритвы оставляли после себя гладкую эластичную кожу. От освежающего ожога одеколона у Виктора возникло ощущение, будто у него обновилось лицо. Яичницу Виктор жарил так, как когда-то его научила Люся — глазунья с хрустящей коричневой корочкой. Тостер катапультировал два подрумяненных куска белого хлеба, на которых сразу оплыли кусочки светло-желтого масла.
Доев яичницу, допив кофе, Виктор хотел было закурить, но раздумал, тщательно перемыл посуду, убрал в квартире, оделся и встал у зеркала, перед тем как выйти из дома.
В длинном зеркальном прямоугольнике на Виктора смотрел высокий, крепкий, загорелый мужчина в черных вельветовых брюках, темно-синей куртке с дутым воротником и темно-коричневой замшевой кепочке. Виктор подмигнул своему отражению, получив тут же зеркальный ответ.
Во дворе дома, как косой, размахивал метлой на длинной белой деревянной ручке дворник Слава.
— Привет начальству, — сдернул он серый блинчик своего берета в ответ на приветственный взмах Виктора и оперся на метлу.
Пока Виктор сметал листья, прилипшие к капоту и лобовому стеклу своих "Жигулей", они побеседовали со Славой о том, что погода стоит, как по заказу, что в прошлом году бабье лето выдалось позже и было коротким и что в соседнем подъезде кто-то помер, а в пятьдесят второй квартире нынче свадьба.
Виктор сел в машину, прогрел мотор, поправил зеркало заднего вида и плавно выехал из двора дома. Определенной цели, какого-то маршрута у него не было, и он, не торопясь, пересек несколько улиц, выехал на набережную и по ней попал на Ленинские горы. Остановил машину, дошел по шуршащей листве до свободной скамейки и сел.
Та ли это была скамейка, на которой они сидели когда-то с Люсей — почти три года, или не та, Виктор не помнил, да и приехал он сюда не для того, чтобы снова предаваться бесконечным размышлениям о том, что произошло в то время с ним, с Антоном, с Мариной, с Люсей, с Таисьей, с Сергеем — просто Виктор ощутил, что если он и думает о прошлом, то совершенно спокойно, нет, не равнодушно, а как о чем-то далеком, что произошло даже как будто не с ним, а с кем-то другим. И как всегда, в такие моменты Виктор удивился тому, каким же он был когда-то несмышленым, и что повторись эта история сейчас, он бы уже не совершил тех глупостей, которые, увы, не исправишь, а, с другой стороны, может быть, все получилось к лучшему.
Да, конечно, Виктор должен был с самого начала, не таясь, рассказать Люсе всю правду. Это было бы честно, правильно, но неизвестно, что было бы дальше, как бы к этому отнеслась Люся — для женщины вокруг любимого обязательно должен сиять ореол мужества и благородства, впрочем, и для мужчины в женщине должно быть нечто… Так каждый человек тешит себя какой-то иллюзией и, даже зная горькую правду, делает вид, будто она существует, и только время, быстротекущее время, расставляет все по свои местам.
