Шумит река, перемалывает вечность. Холодная, вкусная, чистая вода, главный инструмент энтропии, подговаривает что-то построить.
Окончил очередную скважину, обрабатываю фотографии. Парни мелькают головами и матерными шутками посреди штабелей керновых ящиков. Составляют опорную коллекцию, геохимики упрямо ждут вертолёт, на южном склоне медведица с медвежонком пасутся на ягоднике. То есть окружающее однозначно вселяет уверенность в завтрашнем дне и в послезавтрашнем, и далее, вплоть до отъезда.
В голове кружится строка из романса: «А напоследок я скажу», расчёты вариантов, что именно скажу, как сделаю и куда полетят брызги.
Есть к чему стремиться.
Гранёный стакан, в нем портвейн тёмно-чайного цвета, гроздь злобного винограда «изабелла». Обязательно нужны сыр, на дороге к холодильнику кот, который притворяется равнодушным и жестоким чудовищем, да скрипящая привычным вывихом половица. Пятая по счету от порога. Разве это не идеальная обстановка для выдоха?
А после и необитаемая гряда Хабомаи. Единственные тёплые острова в России. Должны же у нас быть тёплые острова? Я продлённым волевым усилием не смотрю в справочники о климате на гряде уже сорок пять лет. Тёплые ведь, точно тёплые. Фиолетовые закаты, багровые травы и гигантские арбузы. Посмотрим, в общем. Надеюсь. У меня есть компас, молоток и огромное желание устроить золотой век.
Отправляю к вам рассвет и день грядущий, встречайте. Проверил— нормальный день. Вполне. Не последний, не крайний даже.
Добра вам, и чтобы Земля вращалась ровно, без рывков и остановок.
9 октября
Грозное зрелище.
В уже слегка разбавленной рассветом темноте длинные тени и мрачные силуэты нескольких буровиков озлобленно спорят о том, какие именно таблетки принимает геофизик. Предметный спор перемежается абстрактными угрозами и восклицаниями о бренности бытия. Не задался сезон у мастера инклинометрии и гамма-каротажа. Прибор за прибором навсегда исчезают в недрах планеты. Бурилы только и делают, что пытаются выудить их обратно. А станки стоят, и метров нет, а значит, нет и зарплаты. Я замер, заслушался. И знаете, может быть напрасно многие из вас осуждают инквизицию. Это ведь не просто тяжкий труд, но и наглядная агитация необходимости совершенствовать профессиональные умения. В крайнем, последнем, заключительном случае — публичное народное развлечение и акт разрядки социальной напряженности.
Поисковый отряд улетел. На удивление хорошие подобрались люди. И рабочие, и геологи. Специально не отбирали, а поди ж ты. Неужто по всей стране началось?
Десять человек со всей страны. Двое держат путь в Воронеж. Хорошей дороги.
Когда-нибудь так же запросто обычные русские парни будут летать к звездам. Скажем, на Пандору. Не ту, что в честь этих ваших голубых дебилов из проходного кинофильма, нет — на ту, где тахорги и структуральнейшие лингвисты. Есть люди, которым предназначено открывать ящики — почему бы не делать это на Пандоре? Может получиться интересно.
К звёздам. В командировку. Ненадолго, на месяц-два. Некоторым придётся пробыть подольше, скажем, пять месяцев, как мне сейчас. Неизведанного всегда хватает на всех, можете спросить об этом у любого алкоголика в России. Брага, икра, неведомые вкусности, дурацкие шутки. Никаких надзорных органов, кроме собственной подвыпившей совести. Стволы Лепажа в руках и фигуры Лиссажу посреди фиолетового в крапинку, стукнутого неба. Молоток, карты, аналоговые планшеты из натуральной кожи, дефицитная крафтовая бумага. Обыденная работа. Отточенный годами навык сетовать на тупое начальство. И то, что устал от новых небес над новыми мирами.
Сегодня Саня-Иркут переходил речку и вляпался на берегу в кучу медвежьего дерьма. Хоть и экзотика, но дерьмо. А вы говорите: «Я бы там жил».
Эх.
Мне надо в Воронеж. Пусть даже и на улицу Лизюкова. Я оттуда сам доберусь, на автобусе, шо.
Добра вам, и пусть странствия никогда не превратятся в скитания.
Доброе утро. Замёрзла вода в шлангах. Остановились работы в кернорезке и лаборатории.
Ну, такое, перекинем насосы в речку, запасы создадим, есть методы.
