Несколько дней прошло в бесплодных поисках киллера. Поиски усилились после того, как вышел из строя лифт. Его обесточили, похитив медную электрическую катушку, а попутно вывернули в подъезде уцелевшие до сей поры лампочки. И вновь разъяренные лица жильцов, поднимавшихся в темноте по лестнице, были обращены в сторону чердака. Даже те, кто до последнего не верил в легитимность принятого собранием решения, окончательно отбросили сомнения. Все, кроме неподдающегося перевоспитанию Степана Яковлевича, который держался на валерьянке и непрерывно бормотал про какой-то высший разум.
Анна Сергеевна стойко перенесла сорок дней со дня исчезновения Мурзика и все свободное время ходила по злачным местам района, разыскивая подходящего наемника.
Однажды вечером она привела к Кузякину пьяного мужика в грязной поношенной одежде.
— Вот, нашла. Он на все согласен, — радостно сообщила она.
— На что он, Анна Сергеевна, согласен? — зашептал ей Кузякин. — Он сам из соседнего подвала.
— Какая нам разница. Главное, чтобы быстрее свершилось.
Кузякин отвел ее в сторону и тихо заговорил:
— Анна Сергеевна, да он задаток возьмет — и с концами. Такой за бутылку все что угодно пообещает, а сам перед алкашами будет над нами потешаться. Нас всех и прихлопнут. Я понимаю, что вас чувства захлестывают, но к этому делу нужно подойти серьезно.
Кузякин взял мужика под локоть и повел его к лестнице.
— Держи десятку и ступай опохмелись за наше здоровье, — сказал он ему и протянул денежную купюру. — Это она пошутила.
Когда обрадованный таким неожиданным подарком судьбы несостоявшийся наемный убийца спустился вниз, Кузякин еще некоторое время знакомил Анну Сергеевну с правилами конспирации.
— Извините, виновата, разум окончательно затуманило, — оправдывалась она, но по окончании их разговора отправилась в ближайшую рюмочную.
В тот же день, 20 декабря, Валентин Скоков вышел на работу в надежде получить обещанную правительством зарплату. В кармане его пиджака лежала повестка в суд по делу о бракоразводном процессе, врученная ему накануне.
— Денег нет и ближайшее время не будет, — при входе в цех обрадовал его мастер, после чего Скоков замер, а рука его непроизвольно потянулась к лежащему на верстаке гаечному ключу. — Все наши деньги направили бастующим шахтерам, — увидев это движение, быстро продолжил мастер. — Они грозятся из забоев на поверхность не выходить. Ты представляешь, чем это может обернуться? Они же под землей могут до самого Кремля добраться. Да и уголь сейчас для государства важнее, чем танки. Их уже девать некуда. Разве что шахтеров ими пугать. Так мне начальник цеха наш объяснил, а ему свыше.
— И когда обещают? — зашевелил губами Валентин.
— А я почем знаю. С желающими предложено натурой рассчитаться, по себестоимости.
— Какой еще натурой, бабами, что ли?! — сорвавшись, заорал Скоков.
— Ну чего ты кричишь, оглашенный, — попытался успокоить его мастер. — Не бабами, а запчастями к танкам.
— На кой х… мне ваши запчасти! Я мяса хочу! Мне жрать надо! Меня от соленых грибов изжога мучает!
— Сразу видно, молодой и неопытный, — с укоризной произнес мастер. — Запчасти к нашему танку на черном рынке большие деньги стоят. Если, конечно, покупателей сумеешь найти.
— Ну уж нет! Это пусть начальники наши танками торгуют. С меня хватит, беру до Нового года отпуск за свой счет. Все равно не платят.
Вернувшись домой, Скоков взял с письменного стола дочери попавшийся ему на глаза детектив под названием «Преступление и наказание» и завалился с ним на диван. Захотелась от всего отвлечься и не думать о жизненных тяготах. Хоть и читал он крайне редко, вполне обходясь телевизором, но начало произведения так его увлекло, что он зачитался до глубокой ночи.
«Все как в моей теперешней жизни, где-то я уже эту историю слышал, — задумался Скоков, оторвавшись от книги. — Только что-то уж он больно чувствительный. С такими нервами нужно дома сидеть и книжки читать про любовь. Я бы, уж если решился, не стал бы потом нюни распускать. Меня бы не раскололи».
Он отчетливо представил чердак Володькиного дома и лежащего неподвижно бомжа.
