Несмотря на то что за стенами дворца был ясный осенний день, в этом огромном мраморном зале ярко пылали светильники, покрывая разноцветными бликами мозаики и фрески, изображавшие разные сцены из прославленной римской истории. Но некоторые из мозаик были уже переложены. Теодорих посчитал, что его победа над Одоакром имеет не меньшую значимость, чем победа Цезаря над Помпеем в битве при Фарсале, и приказал равеннским мастерам заменить изображение одной битвы на другую.
К королеве Элии — дочери франкского короля Хлодвига — приблизился придворный гот и, опустившись на одно колено, протянул ей большой золотой кубок, на дне которого перекатывались два шара из слоновой кости — белый и чёрный. Королева Элия, надменная, но уже сильно увядшая женщина, покрывавшая своё лицо толстым слоем притираний и румян, чтобы скрыть многочисленные морщины, не глядя на кубок, опустила туда руку и извлекла белый шар. Это означало, что начать спор предстояло Симмаху, который уже нетерпеливо прохаживался перед королевской четой, одетый в белую сенаторскую тогу с широкой пурпурной полосой. Боэций с лёгким беспокойством посмотрел на своего тестя, которому недавно исполнилось шестьдесят пять лет, но который ещё ухитрялся сохранять гордую осанку, упругую походку и звучную, энергичную речь. Но чёрные глаза его видели уже не так хорошо, как в молодости, большой лоб бороздили многочисленные морщины, а седые волосы заметно поредели, обнажив затылок. День накануне диспута Боэций и Симмах провели в многочасовой беседе, обговаривая все детали. Принцепс сената пообещал вести себя максимально сдержанно и в споре ограничиваться исключительно заданной темой. Но он был вспыльчив и горд, а потому легко мог поддаться безудержной вспышке гнева, особенно если его умело спровоцировать. Кто знает, какие инструкции получил Эннодий от Кассиодора?
Итак, по взмаху королевского жезла оба противника низко поклонились королевской чете, а затем Симмах откашлялся, дождался полной тишины и начал говорить:
— Предметом нашего диспута является самая сложная из тех проблем, которые только осмеливается поставить перед собой человеческий разум. Как можно понять то Высшее Единство, которое создало всё видимое многообразие нашего мира, в том числе и сам вопрошающий разум? Откуда у нас может появиться уверенность в том, что это Единство вообще доступно нашему пониманию, а не является сверхразумным? Какими фактами и доказательствами мы можем пользоваться, отстаивая тот или иной догмат? — Симмах обвёл притихшее собрание сверкающим взглядом, сделал паузу и продолжил: — И тем не менее, несмотря на всю грандиозность нашей темы, я возьму на себя смелость изложить, следуя главному риторическому правилу — multa paucis[24], те пределы её понимания, до которых можно дойти, руководствуясь логикой, то есть тем оружием, которое сам Бог вложил в наши умы для того, чтобы мы могли постигать его премудрость.
Всё наше умозрительное знание делится на три части. Во-первых, это знание физическое, которое изучает формы тел вместе с их материей, ибо в действительности одно неотделимо от другого, причём рассматривает их в движении, поскольку только в движении и существуют физические тела.
Математическое знание рассматривает формы тел без материи, а потому и без движения; однако же поскольку эти формы существуют в материи, то и они не могут быть отделены от тел.
Наконец, высшее из всех видов умозрительного знания — это знание теологическое, которое имеет своим предметом чистую форму, существующую неподвижно и вне зависимости от материи.
Обратим внимание на тот важный факт, что всякое бытие происходит именно из формы. Действительно, статуя является статуей, — тут Симмах сделал широкий жест и указал всем присутствующим на установленные в зале двенадцать позолоченных статуй первых апостолов, — не потому, что сделана из бронзы, а вследствие формы, запечатлённой в ней. Да и сама бронза является бронзой не потому, что состоит из элементов земли — её материи, а потому, что эти элементы имеют определённую форму, которую мы и называем бронзой.
