Он слегка откашлялся и, не переставая улыбаться, продекламировал:
Против Эрота мне служит оружием верным рассудок;
Выйдя один на один, не победит он меня.
Смертный, с бессмертным готов я бороться, но если Эроту
Вакх поможет; один, что я могу против двух?
Амалаберга уже готова была улыбнуться, но в последний момент сдержалась и вновь горделиво вскинула голову:
— Это моё мнение не только о тебе, но и обо всех римлянах!
— И всё же тебе предстоит стать женой именно римлянина! — яростно заявил Максимиан, волнуясь от того, что никак не может найти нужного тона в разговоре с этой надменной красавицей, а потому постоянно или злится, или теряется.
— Но только потому, что мы, готы, верны и преданы своему королю!
«Она говорит о чувстве долга, — размышлял Максимиан, пока длился второй заезд и цирк буквально взорвался таким неистовым свистом и рёвом публики, что невозможно было расслышать собеседника, а потому все трое замолчали. — А всё же, не кроется ли за её надменностью любовь? Ведь самое очевидное объяснение её невыносимого поведения — это именно то, о чём она уже сегодня упоминала. Среди готов у неё наверняка есть возлюбленный, поэтому она так злится и досадует на то, что король отдал её руку мне. Но если это правда, то не благороднее ли с моей стороны будет отказаться от нашего брака? Достанет ли у меня сил, ведь она так хороша собой! Однако, прежде чем думать об этом, надо досконально убедиться в своих подозрениях».
Придя к такому выводу, Максимиан извлёк из-за пазухи вощёную табличку и стило, которые он постоянно носил с собой, чтобы записывать приходящие на ум стихи. «Будь добр отправить своего раба ко мне домой за носилками», — проворно написал он и передал эту табличку Корнелию. Тот прочитал, пожал плечами, а затем написал ответ. Максимиан поспешно развернул створки таблички и прочитал: «Зачем? Я отвезу тебя на своей колеснице».
Второй заезд, к явному разочарованию публики, закончился благополучно, и все четыре квадриги домчались до финишного столба. Воспользовавшись небольшим затишьем, во время которого и проигравшие, и выигравшие торопились заключить новые пари, Максимиан громко сказал Корнелию:
— Будь добр выполнить мою просьбу, не спрашивая, зачем мне это нужно.
— Хорошо, — кивнул тот и подозвал своего слугу.
Во время их короткого разговора Амалаберга подозрительно взглянула на Максимиана, и поэту на мгновение показалось, что она поняла его тайное намерение проследить за её возвращением из цирка, укрывшись за занавесками собственного паланкина. Однако через минуту внимание публики привлекло шумное появление в цирке знаменитой равеннской гетеры, которую звали так же, как и византийскую императрицу, Феодорой, и которая отличалась не меньшим бесстыдством и безудержным развратом. Рассказывали, что она, явившись на пир, устроенный десятью знатными молодцами, отличавшимися огромной физической силой и распущенностью, в течение целой ночи одна отдавалась всем сотрапезникам. А уже под утро, когда они, измождённые, вынуждены были «сдаться», отправилась к их слугам, которых было не менее тридцати человек, и даже после этого так и ушла неудовлетворённой, жалуясь на то, что природа обделила женщин инструментами любви, предусмотрев лишь три отверстия для близости с мужчиной.
И «зелёные», и «синие», на миг забыв о своём соперничестве, приветствовали, её появление такими аплодисментами и градом непристойных замечаний, что Амалаберга поневоле заинтересовалась и тоже обернулась, чтобы посмотреть на Феодору. Знаменитая развратница была невероятно красива, а её порочные голубые глаза и полные чувственные губы в сочетании с белоснежной кожей, не уступающей в своей нежности коже девочки-подростка, способны были мгновенно всколыхнуть вожделение у любого мужчины. Она была завёрнута в длинный алый плащ, её сопровождали двое слуг, один из которых нёс под мышками двух гусей.
Не зная, что она задумала, но ожидая какой-нибудь эффектной выходки, зрители позабыли о начале третьего заезда и теперь жадно следили за всеми движениями Феодоры. И она не обманула всеобщих ожиданий! Приблизившись к своему месту, гетера помедлила, искусно выдержала паузу, — а начинала она именно как актриса, участвуя в непристойных представлениях мимов, — затем взмахнула руками и проворно сбросила плащ, оставшись совсем обнажённой.
