— Кто здесь? — невольно вздрогнув, негромко спросил Максимиан. На какое-то мгновение он решил, что это может быть тайный посланец Амалаберги. Вдруг да за её надменной презрительностью кроется что-то иное? — Отвечай, не то я позову рабов!
Из-под покрывала показалась голова мужчины лет тридцати с бледным и испуганным лицом.
— О, не делай этого, господин! Не выдавай меня! — и он умоляюще обнял ноги Максимиана.
Тот брезгливо высвободился, с трудом сдержав разочарование, и спросил:
— Кто ты такой и как здесь оказался?
По лицу мужчины пробежала лёгкая судорога, и он шумно вздохнул, тут же испуганно прикрыв себе рот.
— Я расскажу, сейчас я тебе всё расскажу...
Со лба он уже начинал лысеть, хотя взгляд его глаз был настолько простодушным и открытым, что вся испуганность выглядела слишком детской — так ведут себя напроказившие подростки, страшась родительского наказания. Однако густые брови, рыжеватая щетина и крупные, сильные руки выдавали взрослого мужчину, который, судя по одежде, был слугой в каком-то богатом доме, а может, и владельцем собственной лавки.
«Только бы он не оказался беглым рабом! — успел подумать Максимиан, отодвигаясь подальше от своего неожиданного спутника. — Как от него воняет потом! Сейчас я или упаду в обморок, или прикажу выкинуть его на дорогу...»
— Смилуйся, господин! — торопливо заговорил мужчина, словно прочитав мысли Максимиана по его нахмуренному лицу. — Я не раб, а свободный римский гражданин, и до недавнего времени служил конюхом у Арулена... О, я вижу ты его не знаешь... Это богатый судовладелец, который живёт на улице Старых холмов. Меня зовут Павлиан, я буду твоим преданнейшим слугой, если ты соблаговолишь выслушать меня до конца и не выдашь моим гонителям.
— Говори, но только дыши при этом в другую сторону, — холодно сказал Максимиан, сам удивляясь своей снисходительности.
— Я полюбил, господин! — вдруг жарко выдохнул Павлиан, и юный патриций даже вздрогнул от изумления. — Я влюбился так, как ни разу ещё не любил, хотя уже был женат. Не далее как две недели назад я случайно прогуливался в порту и увидел, как с корабля, только что прибывшего из Нового Карфагена, сгружали рабов. Любопытство потянуло меня подойти поближе, и я замешался в толпу зевак. Одна из рабынь, проходя мимо меня, споткнулась, и я чисто инстинктивно поддержал её. Она вскинула глаза и тут же пошла дальше, опасаясь плети надсмотрщика, но и одного этого взгляда хватило для моей погибели — я никогда в жизни не видел такой красоты! Кто-то в толпе громко сказал, что большинство рабов — иберийцы, которых прислал сюда на продажу Тевд, наместник Испании, и что они будут выставлены на торгах в ближайший четверг. А в тот день, когда я увидел свою иберийку, было воскресенье.
Поверишь ли, господин, но я точно заболел, поклявшись достать денег, чтобы выкупить эту рабыню и жениться на ней! Я готов был пойти на самое страшное преступление, но Бог миловал меня от убийства, указав другой путь. До вторника я ещё колебался, но когда, проходя мимо бараков, где содержали предназначенных на торги рабов, снова увидел свою иберийку — какой же она была бледной и подавленной! — я понял, что непременно совершу задуманное. Той же ночью я украл из конюшни своего хозяина лучшего жеребца и продал его какому-то герулу, с которым познакомился в винной лавке незадолго до этого. Получив от него деньги — о, как я боялся, что этой суммы может оказаться недостаточно, ведь моя рабыня была так красива! — я долго слонялся по городу, пока не нашёл самый захудалый постоялый двор, находившийся где-то на окраине. Там я решил дожидаться следующего дня, надеясь, что за это время хозяин просто не успеет меня найти.
Мне не раз случалось объезжать диких лошадей, но по натуре я человек не слишком воинственный, можно даже сказать — робкий, и только неожиданная любовь к прекрасной рабыне побудила меня пуститься во все тяжкие. Я долго крепился, господин, а потом всё-таки не выдержал и заказал кувшин вина. И сразу стало легко, появилась надежда, страх отступил, а потому за первым кувшином последовал второй, за вторым третий, и... — Павлиан снова вздохнул, и по щекам его покатились крупные слёзы. Максимиан внимательно слушал его рассказ и теперь с удивлением ощутил в себе сочувствие конюху.
