– Значит, полагаешь, без Огнедума здесь не обошлось? – задумчиво переспросил Зимородок.
– Уверен. Он настолько отравил собою все королевство, что здесь, похоже, и дышать-то вредно для здоровья.
– Не думаю, чтобы этот ваш Всесведущий специально растрачивал перлы своей магии на какую-то дичь, – возразил Зимородок. – По-твоему, он нарочно посеял семена вольномыслия в здешних барсуках?
– Они отравлены, – повторил Людвиг. – Разве ты не видишь? Вся местная дичь заражена…
– Может, нам и уток есть опасно?
– Может быть, – зловеще проговорил Людвиг. – Очень может быть. Но ты не беспокойся: я буду присматривать за вами. Если у кого-нибудь начнутся необратимые изменения, сразу подниму тревогу.
– Какие, например? – осведомился Зимородок.
– Ну, мало ли. Слабоумие, слюнотечение, катастрофическое облысение… Все это тревожные признаки, не так ли?
– Несомненно, – кивнул Зимородок.
– Я вообще не понимаю, – сказал Людвиг, – зачем нужно было вступать с ними в какие-то разговоры.
– Ты же слышал, – ответил Зимородок, – у них в руках переправа. Где старый брод, ты не помнишь, значит, нам один путь: набить побольше крольчих – и к Шибабе Глухонемому.
– Шибаба, Шибаба, – проворчал Людвиг. – Отродясь никакого Шибабы тут не водилось.
– Не иначе, еще одно ядовитое испарение Огнедума, – предположил Зимородок.
Людвиг помрачнел еще больше:
– А ведь дальше будет хуже.
– Ты уверен, что не можешь найти старый брод?
– Не уверен, – ответил Людвиг. – Тут за двести лет все заросло, но попытаться можно. Сперва, я думаю, нужно добраться до самой реки.
– Вот и договорились, – сказал Зимородок.
До реки оставалось два дневных перехода. Путь лежал через сухой чистый лес; грибов и ягод было довольно. Все приободрились. Гловач и пан Борживой затянули походную песнь. Штранден шагал рядом с Мэгг Морриган и вполголоса с ней беседовал. Даже Гиацинта перестала хромать и как-то раз объявила, что с детства любит пешие переходы и свободно проходит сто двадцать полетов стрелы без передышки.
Второй день этого приятного перехода начался с небольшого недоразумения. Не успели путешественники отойти от места последнего ночлега на три полета стрелы, как Марион хватилась своей торбочки. В торбочке было одеяло. Путешествовать без одеяла ей не хотелось, признаваться в собственной рассеянности – тоже. Поэтому Марион шепнула Мэгг Морриган, что ей нужно ненадолго отлучиться и что она нагонит.
С этими словами девушка юркнула в кусты и со всех ног припустилась бежать обратно к кострищу. Вот и торбочка – висит на нижнем сучке дерева, под которым ночевала Марион. Одеяло, скомканное, валяется внизу.
Марион скатала одеяло, поскорее затолкала его в торбочку и вдруг замерла. На нее кто-то смотрел. Она осторожно огляделась и тут только заметила, что у остывшего костра появилась какая-то странная шевелящаяся куча тряпья. Взгляд исходил оттуда.
Марион попятилась.
Из-под тряпья послышался негромкий высокий голос, который смешливо произнес:
– Некоторые вещи так и норовят потеряться. Знавала я один ухват у себя в доме – верткий был, как ящерица. Вроде бы, точно помнишь, где его оставила, протянешь руку – а его там и нет!
– Такое случается, – согласилась Марион. – Мне ли не знать!
Голос и сам разговор немного успокоили Марион. Мало ли старушек собирает хворост в лесу!
– Ну ладно, – сказала Марион. – Мне пора.
Из кучи тряпья высунулись острый нос и пара прищуренных слезящихся глаз.
– Торопишься? – усмехнулась старуха.
Марион повернулсь к старухе спиной и бросилась догонять своих спутников. Взбежав на пригорок, она мельком оглянулась через плечо и увидела, как незнакомая старуха в развевающихся лохмотьях длинными прыжками несется вслед за ней. При каждом прыжке разлохмаченный подол взвивался почти до колен, открывая костлявые желтоватые ноги и гигантские ступни в стоптанных башмаках. Распущенные седые волосы прыгали по плечам старухи, падали ей на лицо.
У Марион как будто что-то оборвалось в животе, и колени ее подогнулись. Сейчас она горько пожалела о том, что нет с ней Людвига. Людвиг уже второй день путешествовал вместе с Зимородком, указывая дорогу к возможному броду.
