– Позвольте вас поцеловать! – пылко прошептала дочь Кровавого Барона. – Вы прозрели все тайны моего истерзанного сердца!
Выхухоль внезапно вытянулась в струнку и мелко задрожала.
– Я угадала… – пролепетала она. – Годы труда не напрасны… Когда читатель, отложив последнюю исчирканную тобою щепку, говорит: «Это мой писатель, я нашел его!», свершается тайнодействие, ради которого писатель и живет…
Марион заснула.
В последний раз из сна ее вырвал высокий, слегка гнусавый голос – как оказалось, цапли. Судя по всему, цапля также принадлежала к избранному обществу здешнего леса.
Енотовидная собака и выхухоль, не слушая цаплю, ожесточенно спорили о выражении «мускусная печаль твоих желез». Енотовидная собака утверждала, что эта фраза исторически не корректна и содержит ряд неточностей. Выхухоль, пуская из пасти пену, огрызалась: «Главная задача художественного текста – затрагивать глубины читательских душ, а не соответствовать чьему-либо представлению об исторической корректности». Барсук утомлял Штрандена рассуждениями о судьбоносной роли высокоинтеллектуальной дичи, в частности, пушнины.
На фоне этих диалогов цапля, совершая длинные глотательные движения, читала:
Небо, полное хлопанья крыльев,
Вдруг роняет серое перо.
Круженье, паденье
Подхвачено тихо волною
Плывет…
Наводящие страх на лягушек
Копьеносные клювы
Не для поцелуев уста юной цапли!
Ей яйцо
Предстояло снести в камышах.
Новой жизни рожденье
Снова небо их примет в себя
Лишь скорлупка яйца
Да перо
Зимовать остаются отныне…
После этого Марион заснула мертвым сном и не просыпалась уже до самого утра.
На следующий день все проснулись поздно. Кострище затянуло мертвым пеплом, трава вокруг костра была истоптана, ночных гостей и след простыл.
Марион умылась у ручья. Судя по солнцу, сейчас было уже около полудня. Чуть поодаль сидела девица Гиацинта и с отсутствующим видом нежилась на солнце. Марион не стала с ней разговаривать и поскорей побежала обратно. Ей очень хотелось горячего чаю.
Вот тут-то и выяснилось, что лесные интеллектуалы выпили за ночь весь чай, съели все сухари и нанесли непоправимый урон запасам сушеного мяса.
Путешественники отнеслись к этому по-разному. Например, брат Дубрава – с полным безразличием. А пан Борживой заявил не без раздражения: «Если всякий барсук будет о себе мнить, то тут не только сухарей – собственной головы не досчитаешься». Зимородок предложил задержаться на день и восполнить припасы с помощью охоты. Мэгг Морриган и Марион взялись набрать грибов и ягод. Девица Гиацинта, вернувшись от ручья и узнав, что случилось, стоически объявила: «Лично я детства привыкла переносить лишения». После этого она улеглась загорать.
Таким образом, этот день одни провели в голоде и лишениях, другие – в охоте и собирательстве. Лишь вечером у Зимородка выдалась свободная минутка, чтобы перемолвиться словечком с Людвигом. Они разговаривали без посторонних и даже без Марион, которая так устала, что заснула сразу после ужина. Зимородок незаметно вытащил у нее из-за пояса Людвига и сказал, что, пожалуй, пройдется.
Людвиг не мог отказать себе в удовольствии и порезвился на славу. Сначала он прикидывался неодушевленным и вообще не подавал никаких признаков жизни. Наконец, когда Зимородок перестал его трясти и бросил в траву со словами «никогда не думал, чтобы тряпичная игрушка могла подохнуть», Людвиг зевнул и как ни в чем не бывало произнес:
– Я тут вздремнул… Вы что-то сказали, ваше высочество? А, это ты, Зимородок! Что надо?
– Ах, ты!.. – Зимородок схватил Людвига, но тут же выпустил и сморщился от боли. Бывший сенешаль укусил его за палец.
– Проклятье, больно как! У тебя же не было зубов!
– Выросли за вчерашнюю ночь, – мрачно сообщил Людвиг. – Пока этого барсука слушал. «Кровавый режим» ему не нравился.
– Да уж, – согласился Зимородок.
– Мне бы на коня, – сквозь свежевыросшие зубы проворчал Людвиг, – да добрый арбалет, да свору гончих – они бы у меня по-другому запели!
– Если повезет, еще запоют, – утешил его Зимородок.
Но Людвиг продолжал кипятиться:
– Это все Огнедум, его шуточки!.. Разве прежде бывало такое? При Ольгерде Счастливом барсуки сидели по своим норам, а цапли – по своим болотам. Поток сознания выхухоли… Смешно! Раньше выхухоль шла на оторочки плащей. Не скажу, что она шла на это добровольно, но уж во всяком случае без всяких «потоков сознания».
