Тем временем старуха настигла ее.
– Что вам нужно? – пролепетала Марион. – Я тороплюсь… Вам помочь, бабушка?..
Старуха ничуть не запыхалась. Она глядела на Марион ласково и слегка улыбалась.
– Среди мух в этом году большой переполох, – тихо произнесла она. – Говорят, одна муха родила мушиного короля, а у него три туловища срослись и летать он не может…
– А что он кушает, бабушка? – зачем-то спросила Марион. От страха она почти ничего не соображала.
Пристально засматривая девушке в глаза, старуха безмолвно и ласково смеялась.
– Я пойду… – шепотом сказала Марион.
– Стоять! – вдруг рявкнула старуха. – Разговор не окончен!
Марион переступила с ноги на ногу и глубоко вздохнула.
– Знаешь ли ты, что у меня самая трудная работа на свете? – осведомилась старуха.
Марион решила не возражать.
– У вас очень усталый вид, бабушка, – послушно сказала она.
Слегка опустив веки, старуха еле слышно произнесла:
– Я создаю настоящих людей из молодых несмышленышей. Я закаляю их сердца. Я учу их видеть и понимать. Через боль, через страх они обретают ясность взгляда и твердость сердца. Кровь смывает любую грязь. Главное – отыскать дорогу. Я жду тебя давно. Ты – одна из избранных.
– Избранных кем? – спросила Марион. От старухиных речей в голове у нее слегка туманилось.
– Все мы избраны, так или иначе. Я – чтобы учить и вести, ты – чтобы учиться и идти…
В тот же миг старуха выхватила откуда-то из-под своих лохмотьев большой дерюжный мешок и ловко набросила его на голову Марион. Девушка еще не вполне поняла, что произошло, а сильные костлявые руки сноровисто впихивали ее в мешок. Еще миг – и Марион, сложенная в несколько раз, задыхающаяся в мешке, взлетела на спину старухи. Спина эта оказалась такой угловатой, словно похитительница была набита кирпичами.
Примерно в то самое время, когда Марион совершала свое плачевное путешествие в мешке, Зимородок остановился и спросил:
– Где Марион?
Ему ответила Мэгг Морриган:
– Она отошла на минуту. Сказала, что нагонит.
– Что-то долго нагоняет, – проворчал Зимородок. – Давайте-ка остановимся да подождем ее.
Прошло еще некоторое время. Марион не появлялась.
– Не нравится мне все это, – сказал Зимородок. – Вы оставайтесь здесь, а я вернусь. Может, встречу ее.
– Да, это не помешало бы, – высказалась Гиацинта. – Марион девица бестолковая, могла и заблудиться.
Зимородок сбросил поклажу и быстрым шагом направился обратно к кострищу. Несколько раз он окликал Марион, но безуспешно. Вся эта история все больше и больше тревожила его.
Людвиг разволновался не меньше. Вися на поясе у Зимородка, он пыхтел, что-то ворчал, ерзал, пытаясь лучше разглядеть окрестности.
– Все плохо, – бормотал Людвиг, – все очень плохо…
– Что ты говоришь? – переспросил Зимородок.
– Запах, говорю, какой-то странный.
Зимородок потянул носом:
– Запах? А чем, по-твоему, пахнет?
– Мертвечиной. Вот чем.
Зимородок никакого запаха не улавливал. Да и птиц-падальщиков поблизости не наблюдалось. Но что-то нехорошее здесь явно произошло.
Зимородок пошел медленнее, внимательно разглядывая землю вокруг кострища. То и дело он наклонялся, всматривался во что-то и негромко насвистывал. Людвиг беспокойно дергался у него на поясе.
– Что ты там насвистываешь? – приставал тряпичный сенешаль. – Ты можешь мне сказать, что ты там насвистываешь? Где ее высочество? Ты можешь мне сказать?
Зимородок, не обращая на него внимания, продолжал свой обход. Наконец он остановился.
– Какой ты все-таки нетерпеливый надоеда, – упрекнул он сенешаля. – Вот, посмотри. Здесь должно быть девять пар следов. Во-первых, мои, вот они. Это след мягкого сапога. Такие же следы, только поменьше, – у Марион. Вот босые ноги. Нога с растопыренными пальцами, уверенная – это Мэгг Морриган. Рядом след крупнее, его оставил босой мужчина.
– Брат Дубрава, – сказал Людвиг.
– Именно. А эта узкая ножка с поджатыми пальцами…
Людвиг смотрел на след Гиацинты, втайне радуясь тому, что на его тряпичной мордочке не отражается никаких чувств. Будь он человеком, он поцеловал бы этот след…
Зимородок, разумеется, ничего не заметил.
– Дальше. Вот эта ножища в сапоге с характерными трещинами на подошве… Э, Людвиг, ты меня слушаешь?