За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927–1941 - страница 56
В условиях столь скудного товарного снабжения люди выглядели бедно и однообразно одетой массой. По словам одного из американских инженеров, «в России требовалось не умение одеваться, а умение во что одеваться». Вот некоторые высказывания сторонних наблюдателей:
«Все похожи друг на друга в однообразных одеждах. Отсутствуют нарядные женщины, привычные на Западе. Ты быстро начинаешь различать разницу в одежде полов, но никто не носит ничего, кроме коричневого и черного» (Москва, 1928)[233].
«Теперь уже довольно холодно, а в Сталинграде есть тысячи людей, не имеющих даже сапог, не говоря уже о теплом платье. Они одеты в лохмотья, да и те так обтрепаны, как мне еще не случалось видеть ни на одном „тряпичном карнавале“», — сообщал в конце 1930 года немецкий рабочий в письме другу[234].
Эллери Уолтер вспоминает, как в «Национале» за подаренные им четыре носовых платка и кусок мыла ликующая прачка стирала ему рубашки за полцены (1931)[235].
«Одежда, которую носили наши русские друзья, была главным образом странной комбинацией пиджаков, жилеток и штанов — так трудно было достать целый костюм. Все, что мы могли предложить им из одежды, охотно принималось и высоко ценилось» (Грозный, 1932)[236].
В 1934 году Энн О. Маккормик писала:
Люди лучше одеты, чем раньше. Но одежда не имеет стиля, мало отличается и сшита из материала такого качества, что не могла бы быть продана в Западной Европе[237].
Плачевны были и жилищные условия. Официально индустриальный авангард имел преимущества при распределении жилья. Но практически реализовать их было трудно — города переживали острый жилищный кризис. Средняя душевая норма по стране составляла менее 4 кв. м на человека, хотя во многих местах было и того хуже. В Донбассе, например, 40 % рабочих имели менее 2 кв. м жилой площади на человека[238]. Население в городах жило скученно, главным образом в коммуналках — квартирах, где семьи имели отдельные комнаты, но общую кухню и ванную. На новостройках — и того хуже, жили в землянках, палатках, бараках, общежитиях по нескольку семей в комнате. Бывало, что люди занимали кровать посменно: один пришел с работы, другой ушел на работу. Жили и на производстве, в подсобных помещениях, цехах.
Различия, которые создавала для основной массы населения иерархия государственного снабжения и централизованного распределения других благ, были невелики. Это, однако, не облегчает ответа на вопрос о том, воспринимали ли сами люди эти различия как существенные. Для стороннего наблюдателя из капиталистического общества, более сытого, более резко стратифицированного, преимущества, которые обеспечивала государственная распределительная система в СССР индустриальному авангарду, казались смехотворными. По-другому мог оценивать эти преимущества человек, принадлежавший к советскому обществу 1930‐х годов. В его сознании лишний кусок хлеба и мяса, доступ в специальный распределитель (пусть даже его ассортимент мало чем отличался от других), лишний метр жилой площади, дополнительный рубль в зарплате могли восприниматься как существенные различия и преимущества. Тем более если об этом каждый день твердила официальная пропаганда.
Хотя основные жертвы на алтарь индустриализации принесло сельское население, горожане не избежали тяжелых последствий полуголодного существования в период карточной системы. В 1933 году практически повсеместно, за исключением Московской, Ленинградской областей, Белоруссии и Закавказья, произошла убыль городского населения СССР, причиной которой стало резкое снижение рождаемости[239]. По масштабам убыли городского населения выделялись Нижняя и Средняя Волга, Северный Кавказ и Черноземный центр, Крым. Это были регионы, охваченные массовым голодом в деревне, и вместе с тем территории с преобладанием неиндустриальных городов, попавших в низшие списки снабжения.
Тяжелые условия жизни питали антисоветские настроения в среде городского населения, толкали людей на крайние действия. Материалы ОГПУ свидетельствуют о забастовках, эксцессах в очередях, избиениях работников кооперации, расхищении продуктов и пр. К сожалению, невозможно оценить точные масштабы выступлений. Сводных данных о забастовочном движении не удалось найти. Приведу лишь некоторые факты, которые попали в сводки. Крупнейшие в период карточной системы стачки прошли на текстильных предприятиях Тейкова и Вычуги Ивановской области в апреле 1932 и феврале 1933 года
