В столице уже зимой 1928/29 года кооперативы, то в одном районе, то в другом, вводили ограничения — продажу по членским книжкам, предельные нормы покупки, разные нормы для членов кооператива и посторонних. К апрелю сформировались общемосковские нормы продажи. В одни руки отпускали 400 г макарон на члена кооператива и 200 г остальным; масла животного соответственно 500 и 400 г; чая — 50 г в месяц пайщикам кооперации и 25 г остальным; сахара — по 2 кг в месяц для москвичей и 0,6–1,5 кг для жителей губернии. Растительное масло получали только члены кооператива — по 500 г на едока. Месячная норма крупы варьировалась по районам и месяцам от 3 до 5 кг. Яйца продавали не более десятка в одни руки. В мае обострилась мясная проблема, очереди достигали сотен человек. В результате спонтанно было введено ограничение покупки — не более 1 кг мяса в одни руки. Хозяйственное мыло можно было купить по кооперативной книжке, москвичам полагалось 1 кг на 3 месяца, жителям губернии — 725 г. Зимой сложилась единая для всей Москвы норма продажи хлопчатобумажных тканей — 12 м на книжку на 3 месяца. Остальные непродовольственные товары распределялись по специальным талонам[99].
Осенью 1929 года нормирование в Москве продолжало развиваться. Появились более строгие ограничения в торговле, которые позволяют говорить уже о существовании карточной системы на основные продукты питания. Сложилась иерархия снабжения — городское население делилось на группы по социальному признаку. По решению Моссовета в сентябре мясо стали продавать по кооперативным книжкам из расчета 200 г в день на рабочего, 100 г на служащего и по 100 г на их иждивенцев. Появились обязательные мясопостные дни. Была установлена норма отпуска мяса в столовых: для фабрично-заводских — 200 г, для остальных — 100 г на человека в день. Начиная с сентября нормировалась продажа сельдей: рабочим 800 г, членам семей рабочих, служащим и членам их семей — по 400 г в месяц. С октября молоко получали только дети до 8 лет по 0,5 л в день. Яйца выдавались по талонам: детям до 8 лет — 25 штук, рабочим и служащим-пайщикам — по 15 штук в месяц. Были снижены нормы продажи масла: пайщикам — 600 г, непайщикам — 300, детям — 200 г в месяц[100].
В Донбассе проведенное в апреле 1929 года обследование положения рабочих показало, что помимо карточек на хлеб существовало нормирование основных продуктов питания. Развал частной торговли, которая обеспечивала почти половину потребностей населения в мясе, сделал мясной вопрос самым больным. Мясо поступало теперь только в рабочие кооперативы, где выстраивались большие очереди. Карточки на мясо пока не вводили, но его продажа ограничивалась до 1–2,5 кг в одни руки. Нормировалась также продажа крупы и сахара. Колбасы и сала в кооперативах не было совсем, а масло и рыба поступали в ограниченном количестве. Сами рабочие просили расширить список нормируемых продуктов[101].
Осенью 1929 года положение в Донбассе, как и по всей стране, ухудшилось. Центральный комитет профсоюза горнорабочих СССР сообщал, что «рабочих форменным образом душат черным, сырым хлебом. О мясе и овощах абсолютно не приходится говорить». По отзывам самих рабочих: «Нет ни мяса, ни картошки, а если и бывает, то не добьешься, потому что кругом очередь». В результате росли прогулы, уход рабочих из отрасли, угроза срыва производства. О какой работе могла идти речь, если рабочие практически не спали, «с 2–3 часов ночи с подушками отправлялись к продуктовым лавкам». Выручали воскресные крестьянские базары. По бюджетным данным, в семье горняка на одного едока в день в 1929 году приходилось 300–400 г хлеба, 350 г картофеля, 80 г фруктов, 133 г мяса и 7 г сливочного масла. На других предприятиях горнодобывающей промышленности положение было не лучше. Осенью 1929 года власти Донбасса вплотную подошли к введению карточек на основные продукты питания[102].
Положение в Москве и Донбассе не являлось исключением. По сообщению Экономического управления ОГПУ, которое подвело неутешительные итоги, к осени 1929 года нормирование основных продуктов питания существовало во всех промышленных районах. Особенно плохим было снабжение мясом и жирами. Ухудшилось и положение с хлебом. Выдача пайков запаздывала, нормы снижали, стратификация углублялась — в некоторых регионах со снабжения снимали рабочих, связанных с сельским хозяйством. Распространялись слухи о скорой мобилизации, голоде в Поволжье, отделении Украины от СССР. «Нездоровые» настроения среди рабочих усилились. Бурно проходили собрания — «Врете… Долой… Дармоеды… Нас обманываете, муку гноите». Рабочие требовали прекратить вывоз зерна за границу. Дисциплина падала, росли прогулы, вспыхивали дискуссии во время работы. Прошли забастовки сезонников, недовольных снабжением. Кадровые рабочие пока ограничивались критикой.
