При таком понимании рынка смешанная экономика, где сочетались бы элементы государственного регулирования с частным рынком и предпринимательством, принадлежала прошлому страны — нэпу, а не ее социалистическому настоящему и тем более не коммунистическому будущему. В будущем — предмет не столько истории, сколько политологии — виделся коммунизм: изобилие товаров и распределение по потребностям, чего предполагалось достичь на основе расцвета обобществленной собственности и планирования. Даже социалистическому рынку надлежало отмереть.
Ограниченное понимание социалистического рынка и нежелание допустить частника в политэкономию социализма видно на примере толкования так называемой колхозной торговли. Советская историография объявляла колхозный рынок частью советской торговли, потому что основой его развития якобы была социалистическая (колхозная) собственность. В отношении его допускались такие характеристики, как «неорганизованный рынок», «элементы стихийности», но не частное предпринимательство. Успехи в развитии рыночной торговли всегда связывались с успехами колхозного строя. Каждый исследователь стремился подчеркнуть, что колхозный рынок периода социализма коренным образом отличался от крестьянского рынка нэпа. Противореча себе, историки, однако, писали, что 80–90 % продукции поступало на этот рынок с личных усадебных хозяйств крестьян, а не с колхозных полей и ферм. Колхозам либо мало что оставалось предложить для продажи после того, как метла госзаготовок проходила по их закромам, либо они, утаивая от заготовок, продавали свою продукцию незаконно, то есть спекулировали. Ярко выраженная частно-предпринимательская природа крестьянского рынка при социализме стыдливо скрывалась за терминами «колхозный», «социалистический». Не колхозную, а частно-предпринимательскую природу крестьянского рынка доказывают постсоветские исследования.
Парадоксальное отношение советской историографии к крестьянскому рынку объясняется тем, что он был допущен в политэкономию социализма вынужденно, под давлением кризиса. Политбюро начало стимулировать его развитие в голодном 1932 году. Это было наименьшее зло, с которым руководство страны, а вслед за ним и официальная историография вынуждены были мириться, но говорить о его истинной частно-предпринимательской природе не любили[528].
Советская историография отрицала не только частное, но и государственное предпринимательство при социализме. Действительная суть государственной коммерческой торговли и ее последующих разновидностей осталась нераскрытой. Торгсин и кампания выкачивания ценных сбережений населения рыночными методами также не нашли места в советской историографии.
Отказ признать частный рынок и предпринимательство элементами реального социализма особенно ярко виден на примере так называемого черного, по советской терминологии спекулятивного, рынка. В категорию черного рынка попадали все рыночные отношения, которые не входили в разрешенную законом сферу легального социалистического рынка. В советской историографии о черном рынке есть упоминания, но исследований черного рынка, причин его появления, функций, которые он выполнял, масштабов его деятельности, взаимоотношения с плановым хозяйством нет. Более того, всячески подчеркивалось, что победа планового хозяйства и социалистической торговли вела к уничтожению частной стихии, анархии и спекуляции.
Черный рынок с точки зрения советской историографии являлся злом, пережитком. С ним предстояло вести борьбу до полного и окончательного искоренения. А в том, что он будет искоренен, сомнений не было. Если в отношении колхозного, так называемого социалистического рынка допускались сотрудничество, его необходимость на какой-то период и его влияние на плановое хозяйство (например, зависимость цен в государственной и колхозной торговле), то в отношении черного рынка следовал возврат к терминологии непримиримой классовой борьбы.
Эта книга показывает, что черный рынок, существовавший в плановой централизованной экономике, можно считать социалистическим на том основании, что он был имманентно присущ этому типу хозяйства. Черный рынок вырос и деформировался в социалистическом хозяйстве, сросся с ним, выполнял важнейшие функции. Плановая централизованная экономика не уничтожила стихию рынка, как о том писала официальная советская историография, напротив, она воспроизводила, формировала черный рынок, определяла его характеристики.
