За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927–1941 - страница 134
Согласно советской историографии, с развитием социалистической торговли кризисы и нормирование исчезли. В советских работах нет и упоминания кризисов снабжения 1936–1937 и 1939–1941 годов, неофициальных карточных систем второй половины 1930‐х. В лучшем случае есть ссылки на «временные трудности» и «отдельные извращения советской торговли». Открытая торговля второй половины 1930‐х, по мнению советских историков, представляла качественно новый этап. Однако, как показывает эта книга, карточки первой половины и открытая государственная торговля второй половины 1930‐х годов были родственны. Они представляли два состояния, кризисное и относительно спокойное, одной и той же системы — централизованного распределения.
Советские исследователи социалистической торговли рассматривали исторический процесс через призму постановлений партии и правительства. И не только в том смысле, что получали в них определенную идеологическую заданность. Выдавая желаемое за действительное, они частенько подменяли анализ реального положения дел в стране анализом постановлений. Если, например, в постановлении 1932 года говорилось о прекращении нормирования продажи некоторых продуктов, то с точки зрения советской историографии нормирование этих продуктов в действительности прекращалось. Если постановление гласило, что были установлены определенные нормы снабжения, то, значит, люди их действительно получали; если правительство утверждало, что карточная система способствовала борьбе со спекуляцией, то так и было на самом деле. Подмена реальной истории историей постановлений приводила к неверным выводам об улучшении питания населения после введения карточной системы и отсутствии голода.
Советская историография не только не раскрыла причин кризиса снабжения и введения карточной системы, но неверно описала и механизм введения карточек. С точки зрения советской историографии — истории постановлений — карточная система вводилась сверху и всегда своевременно. Именно поэтому советские историки датировали ее рождение 1929 годом — введением Политбюро всесоюзной карточной системы на хлеб, хотя карточки появились раньше. Как показывает эта книга, распространение карточек шло снизу, стихийно и только затем оформлялось Политбюро во всесоюзную систему. Здесь партия вовсе не направляла, а приспосабливалась к ситуации.
С установлением господства планового хозяйства и «ликвидацией частника» проблема плана и рынка применительно к 1930‐м годам переставала существовать для советских историков. План победил рынок. Далее просто описывалось развитие социалистической торговли: рост товарооборота, общественного питания и т. д. Утверждение, что проблема взаимоотношения плана и рынка в социалистическом хозяйстве исчезла для исследователей, не противоречит тому факту, что советская историография использовала понятие социалистического рынка. Анализ работ советских историков и экономистов показывает, что понимание рынка было ограниченным. Говоря о необходимости рынка при социализме, они имели в виду необходимость товарно-денежных отношений в противовес безденежному товарообмену. Они все еще продолжали спорить с теми, кто в 1920‐е годы утверждал, что план — это распределение и товарообмен, а рынок — это торговля. Рынок, который советская историография допускала в политэкономию социализма, являлся социалистическим, то есть основанным на общественной собственности.
В силу идеологической заданности советские историки и экономисты не могли признать, что частный рынок и частное предпринимательство являлись реальными элементами социалистического хозяйства. Признать это — значило бы поставить под сомнение официальную политэкономию и социалистический характер построенного общества. Они стремились изображать советскую экономику «социалистически чистой», монолитной, основанной целиком и безраздельно на общественной собственности (государственной и колхозно-кооперативной). По их мнению, с победой социализма частный капитал и предпринимательство должны были навсегда покинуть экономику страны. Вместо частной собственности для социализма было изобретено понятие личной собственности. Неудивительно, что советская историография открещивалась от определения частичных рыночных реформ 1932 года как неонэпа (термин вовсе не был изобретен в наши дни, а появился вместе с самими реформами), так как нэп был неразрывно связан с допущением в социализм частного рынка и частного предпринимательства.
