Сердобский район. Колхозник Сидоров П. В., семья из 6 человек, в том числе 4 детей, с 11 февраля совершенно не имел хлеба, жена и дети опухли. Колхозник Абрамов И. Е., семья из 3 человек, заработал 177 трудодней, хлеба нет, его дочь опухла и т. д.
Балтийский район. В колхозе им. Кагановича колхозница Графина А. Я., 60 лет, 2 детей, «за неимением хлеба убивала кошек, мясо которых употребляла в пищу». Фатюшкина А. К., 65 лет, 3 детей, питалась мясом лошади, павшей от желудочно-кишечного заболевания. Клинаев Г. Г. с семьей из 4 человек употреблял в пищу павших кур, которых собирал по селу. Семья его сильно истощена, один ребенок болен.
Бековский район. Колхозница Белова, 3 детей, ударница — за лето заработала 350 трудодней. Полученный за трудодни хлеб израсходован, 2 детей ходят по селу и нищенствуют, а сама Белова и ее старший сын лежат в постели больные от недоедания.
АССР Немцев Поволжья. Франкский кантон. В селе Кольб Рейбер П. Г. питался мясом павших на ферме поросят. В селе Франк семьи колхозников Шефер К. и Геймбихнер А., не имея никаких продуктов питания, употребляли в пищу мясо павшей лошади.
Зельманский кантон. Колхозник села Прейс Сафенрейтер И. П. за 1936 год заработал 476 трудодней, за которые при окончательном расчете ему причиталось только 8 кг хлеба, т. к. остальной хлеб ему был выдан раньше авансом… Сафенрейтер отправился в село Зельман, где нищенствовал, собирал милостыню, набрав, таким образом, за 3 дня около 8 кг хлеба, 5 кг картофеля и 2 кг муки.
Красно-Кутский кантон. В селе Шейндор насчитывалось около 20 многосемейных колхозников, не имевших хлеба. В селе Розенталь 50 семей испытывали нужду в хлебе, 47 детей не посещали школу и т. д.[424]
Случаи голодных смертей НКВД зарегистрировал также в Воронежской, Челябинской областях, Мордовии, Татарской АССР, случаи опухания от голода — в Курской области, колхозах Украины[425].
Сводки НКВД своей огульностью и обобщениями часто вызывают у исследователей скепсис. Однако в данном случае они содержат конкретные данные. По каждому неблагополучному колхозу или району они указывают количество семей без хлеба, число голодавших, опухших, умерших. Это не просто цифры, но и фамилии, указания места жительства, года рождения, числа детей, количества заработанных трудодней, причин смерти и пр.
Каковы были масштабы голода? По тем материалам, которые оказались в моем распоряжении[426], можно говорить, что зимой — весной 1937 года в перечисленных регионах голодали несколько тысяч семей, тысячи человек опухли от недоедания, десятки людей умерли от голода.
Нет ничего удивительного в том, что растущие государственные заготовки вкупе с неурожаем вызвали хлебный кризис в деревне. Поражает другое: его последствия для крестьян оказались гораздо меньшими, чем можно было бы ожидать. Статистика показывает, что урожай 1936 года был так же плох, как и урожаи 1931 и 1932 годов, государственные заготовки в 1936/37‐м больше, а остаток хлеба в деревнях меньше, чем в 1931/32 и 1932/33 годах[427]. Однако после неурожаев 1931–1932 годов разразился массовый голод — миллионы умерших, а после неурожая 1936-го — голодали тысячи человек.
Конечно, во второй половине 1930‐х не было цепочки неурожайных лет, неурожай 1936‐го пришелся между хорошим урожаем 1935‐го и рекордным 1937 года[428]. Однако одной этой причины недостаточно для объяснения столь различных последствий неурожаев 1931–1932 и 1936 годов.
Наиболее важным объяснением может быть то, что состояние крестьянского хозяйства и рынка в стране во второй половине 1930‐х было иным, чем в период первой пятилетки и вакханалии насильственной коллективизации. «Хорошие» 1934–1936 годы сыграли свою роль — личное подсобное хозяйство крестьян окрепло и рынок развивался. Пусть было плохо с хлебом, но другие продукты на рынке можно было купить. Подсобные хозяйства крестьян и рынок поддержали население в период хлебного кризиса 1936/37 года.
Еще одна причина, с моей точки зрения, объясняет столь «скромные» последствия неурожая 1936 года. Экономические уроки массового голода 1932–1933 годов не прошли бесследно. Он стал трагедией не только для людей, но и для экономики страны. С уверенностью можно сказать, что его повторения никто не хотел. Реакция Политбюро на начавшиеся в конце 1936 года «продовольственные затруднения» была иной, чем в трагические 1932–1933 годы. Главными мотивами к антикризисным действиям являлись экономические: угроза срыва весеннего сева, подрыв животноводства, обезлюдение колхозов.
