Если вы не будете соблюдать дисциплину,
мы кончим тем, что предадим африканцев,
кои являются римлянами, в руки вандалов.
Прокопий. История войн Юстиниана
(он цитирует слова Велизария
в момент высадки на побережье Африки)
Даже во дворце Юстиниан не мог укрыться от мрачного грохота телег, вывозивших трупы с Ипподрома в течение двух дней и ночей; это было болезненным напоминанием и укором императору, потому что и на нём лежала вина за беспорядки в столице. Но хотя ему трудно было простить самого себя, он верил, что бог его простит непременно (он считал, что вмешательство Феодоры и было знаком божьего благоволения к нему). Всё случившееся свидетельствовало о том, что бог возлагает на него большие надежды, — прежде всего Юстиниан думал о своём Великом Плане, восстановлении единой и неделимой Империи наряду с установлением единой истинной веры по всей Новой Римской Империи.
Для начала, однако, следовало искоренить всякие мысли о бунтах. Чтобы задобрить людей, он отправил в отставку Эвдемона, Трибониана и Иоанна Каппадокийского, впрочем, намекнув им, что это всего лишь временная мера; им продолжали выплачивать жалованье. Все трое были слишком ценны для него, чтобы отстранять их по-настоящему. Кроме того, их верность Юстиниану была неоспорима — верность того качества, что Юстиниан ценил больше всего.
Несмотря на возражения некоторых министров, император одобрил не слишком жестокие репрессии против тех, кто был повинен в беспорядках. Некоторые аристократы, сенаторы и консулы были отправлены в ссылку (им было позволено вернуться из неё при условии хорошего поведения; в этом случае им даже могли вернуть конфискованное имущество), кроме того, был закрыт Ипподром — вечное и традиционное место сборищ недовольных[62]. До таких пределов распространилась месть государства бунтовщикам; что касается недовольных, то, хотя большинство их жалоб было оставлено без внимания, они испытали немалое облегчение от подобной примирительной политики, чтобы протестовать и дальше — по крайней мере пока.
Главным для Юстиниана в этот период стало выражение благодарности богу за освобождение и спасение — а что могло бы более выразить такую благодарность, как не восстановление храма Айя-София? Император задавался вопросом: не было ли разрушение храма предопределено свыше для того, чтобы храм был отстроен в ещё более великолепном и славном виде, как дань уважения к Всевышнему со стороны его избранника?
В столице нашлось бы множество замечательных и опытных мастеров, способных восстановить храм. Разумеется, они могли построить и более величественное здание. Однако, как и любая церковь того времени, оно было бы возведено на традиционной римской базилике — муниципальном здании прямоугольной формы, в котором могли размещаться торговые ряды и общественные учреждения. Однако императору хотелось чего-то иного. Ему нужен был символ слияния мира земного и мира небесного, говоря коротко, ему нужно было нечто одухотворённое. Юстиниан знал всего лишь одного человека в Империи, способного ответить на подобный вызов: это был Антемий из Тралл — талантливый инженер и математик, происходивший из образованнейшей семьи юристов, врачей и грамматиков. Только такой человек, обладающий исключительным талантом, был способен на новое, отличное от традиционного, видение — и на воплощение этого видения, как надеялся Юстиниан, в камне. Антемий был нужен ему; он пошлёт за ним немедленно.
— Великолепно! — в благоговейном восторге выдохнул Юстиниан, когда двое слуг поставили на стол в его кабинете готовый макет будущей церкви. Обращаясь к его создателю, император произнёс:
— Этот храм — когда его построят — будет великолепен. Каковы его истинные размеры?
— Сто футов в поперечнике, цезарь, — отвечал Антемий.
Маленький, толстый и лысый, он совсем не походил на измождённого аскета, которого воображал себе Юстиниан накануне их встречи. Наяву Антемий напомнил ему статуэтку из слоновой кости, виденную им однажды в лавке Месы: пухлый и улыбающийся мудрец Сиддхартха
