Дни проходили, похожие один на другой — долгие и скучные.
На третий день после того, как в больницу положили Шахназарова, на огневую прибыл новый помощник начальника караула ефрейтор Кретов с двумя овчарками. Венеру куда-то увезли. Кретов был большой и полный, с усами, и очень молчаливый. Юрка однажды вечером решил при нём вывести на пост Дункана: погляди, мол, как я умею! Кретов, привалившись плечом к берёзе, курил и молча наблюдал за ним, потом выплюнул сигарету и уныло сказал: «Испортили кобеля». С этой минуты Юрка его невзлюбил.
От Волкова он знал, что к Шаху уже дважды ездил старшина, один раз — папа, но что там с ним, как он себя чувствует,— никому не говорили. Волков тоже ничего сказать не мог, пройти в палату к Шаху ему не разрешили. Он пытался выведать что-нибудь у медсестры — тоже ничего не получилось.
«А как себя должен чувствовать больной? Как надо, так и чувствует»,— сказала она.
— Волков, давай съездим к нему сами! Прямо из школы...
— Самовольно? Нет, брат, это не годится. Да и не пустят нас.
— Пустят! Скажу доктору, что я его друг...
— Я, думаешь, так не говорил?
Однажды по пути из школы Волков сказал:
— Командир опять в больницу едет. Попросись, может, возьмёт.
— Уже просился,— махнул рукой Юрка.— А когда едете?
— Тебя ссажу и прямо туда.
Юрка даже дверь не закрыл, влетев в квартиру. Швырнул ранец под стол, схватил кусок хлеба и побежал в городок.
«Газик» стоял у гаража. Волков с вёдрами удалялся в сторону колодца.
Решение созрело неожиданно. Отряхнув от снега валенки, Юрка влез на заднее сидение, завернулся в пропахший бензином полушубок Волкова, лёг. Так будет вернее...
А какой сегодня хлеб вкусный!
Вернулся Волков, залил в радиатор воду.
А вот это идёт папа — твёрдо, неторопливо,— так он ходит всегда.
— Что там у тебя, полушубок, что ли?
— Беру на всякий случай. Сибирская привычка.
Ехали долго. Иногда Юрку встряхивало так, что становилось больно, но он старался терпеть, боясь выдать своё присутствие. Наконец «газик» сбавил ход, остановился. Хлопнула дверца, под тяжёлыми папиными шагами заскрипел снег. Юрка полежал ещё немного, потом выглянул из-за спинки кресла. Волков, подняв капот, ковырялся в моторе.
Юрка выбрался из полушубка, неслышно открыл дверцу, так же неслышно взбежал на крыльцо. В дальнем конце коридора женщина в белом халате считала простыни. Потом собрала их и ушла. Из-за двери с табличкой «Главный врач» доносился разговор.
— Когда мы можем его переправить в госпиталь?
— В ближайшие две недели — исключено. Разве что вертолётом.
Юрка, стараясь ступать неслышно, подошёл к двери напротив, приоткрыл её, увидел белые шкафы с пузырьками, колбами, какими-то коробками. Во второй палате лежали четыре тётеньки.
— Ты кого ищешь, мальчик?— спросила одна из них.
— Шаха. Солдата.
— Он напротив. Только к нему никого не пускают.
На двери палаты Шахназарова была приколота бумажка: «Посторонним вход строго воспрещён». Юрка постоял, подумал и решил, что он не посторонний.
Шахназаров лежал в палате один. Голова его была забинтована, лицо бледно.
— Здравствуй, Шах! Ты спишь?
Шахназаров открыл глаза, медленно повернул голову.
— Юра? Здравствуй... Приехал...
— Тебе больно, Шах?
— Молодец, что приехал. Я о тебе думал, даже во сне видел...
— Ты не разговаривай, тебе ж больно. А шпиона того — поймали.
— Я знаю. Слушай, Юра, меня, наверное, увезут отсюда, не увидимся. Иди ближе, дай руку. Хорошо!.. Люди много лишнего болтают, могут даже сказать, умер, мол, Шахназаров. Не верь!.. Просто меня перевели в другую часть.— Шахназаров облизал сухие губы. Юрка заметил на тумбочке стакан с водой, оглянувшись на дверь, поднёс его к губам Шахназарова.— А знаешь, я не пойду в другую часть. Я вернусь...
— Вернись, Шах!
— Просьба к тебе, Юра. Увидишь Таню, не говори ей об этом. Сам скажу... Я обязательно вернусь. А если... в другую часть... возьми в тумбочке на память альбом про «Варяга». Будешь вспоминать Шаха?
