— Не о том я. Ты — будущий мужчина. А какой же из тебя выйдет мужчина, если постоянно ревёшь? Мужчина — это...— Шахназаров сжал руку в кулак и потряс им, сделав суровое лицо,— это кремень! Трудно, больно ему, а он зубы сожмёт и только ещё крепче становится. Понял? И переборет любую беду,— он человек сильный, мужественный. Потому и зовётся мужчиной. Вот представь, Юрка, случилось, допустим, как в сказке: по каждому пустяку все мужчины начали вдруг плакать. Палец порезал — ревёт, зуб заболел — прямо воет. Вот была бы потеха!..
Юрка закрыл глаза, представляя:
Шахназаров — шёл, споткнулся и упал, поднялся — плачет.
Старшина дивизиона — суровый усатый дяденька — зацепился за что-то, выходя из машины, порвал рукав мундира — плачет.
У папы заболел зуб, бегает папа по комнате — плачет.
Пётр Михайлович, полковник, застёгивает рубашку. Оторвалась пуговица — плачет.
И таким смешным показалось всё это Юрке, что не сдержался он, захохотал.
— Потешно, правда?— спросил, ухмыляясь, Шахназаров.
— Ага, и как-то... тьфу!
— Видишь, даже противно. А ты ведь тоже уже не маленький, К тому же с завтрашнего дня будешь вроде как солдат.
Шли они почему-то вдоль глухого высокого забора в самый отдалённый угол огневой, а там зачем-то оказался еще один забор, по краям которого стояли две собачьи конуры. Между заборами пролегла длинная узкая площадка.
— Что это?— спросил Юрка.
— Блокпосты. Вот здесь и гуляют всю ночь Рекс и Венера.
Сразу за второй конурой оказалась и третья, поменьше двух. Возле неё ещё валялись стружки, опилки, терпковато и пряно пахло сосной.
— Тут будет нести службу вот этот зверь,— сказал Шахназаров, беря из Юркиных рук Дункана.— Ты ведь согласен, что это не кукла, а сторожевой пёс? Поэтому я сегодня для него и кабину сделал.
— А как он будет нести службу?— поинтересовался Юрка, втайне замирая от мысли, что Шаху, наверное, приказали отобрать у него Дункана.
— Как Рекс с Венерой. С завтрашнего дня у нас в дивизионе будет два помощника начальника караула по службе выводных караульных собак. Я старший, ты младший. Понял?
— Н-нет.
— Чего же тут непонятного? Я буду выводить на пост; Рекса и Венеру, ты — Дункана.
— Вот здорово!— не сдержал восторга Юрка.
А потом вдруг, взглянув на Дункана, заскучал:
— И мне уже никогда-никогда нельзя будет поиграть с ним?
— Почему же? Хоть весь день. Только на руках, пожалуйста, не таскай. Не игрушка.
Шахназаров просунул руку в конуру, достал оттуда прикованную одним концом к дверной планке цепочку,— на другом её конце был ремень с пряжкой,— затянул ремень на шее Дункана и опустил щенка на землю.
— Пусть привыкает. Пойдём к дяде Стёпе.
Пока тропинка не свернула за кусты, Юрка всё оглядывался. Дункан скулил, порывался бежать за ним, но цепочка не пускала, и Юрке было жаль его, хоть плачь.
— Шах, а ему не больно?
— Нет, ошейник свободный. Да не страдай ты, пожалуйста, ведь всё время будешь с ним.
— Шах, я и обед ему буду готовить — сам?..
— Не только обед, но и завтрак и ужин.
Юрка успокоился, а когда пришли к «дяде Стёпе» в каптёрку, тут уж он, кроме сплошной радости, не испытывал больше никаких чувств: брюки были готовы, в мундир оставалось вшить лишь ворот и рукава.
— Когда наряжаться будем?— спросил у «дяди Стёпы» Шахназаров.
— К утру сделаю,— заверил тот.
— Слыхал, Юрка? Утром ты станешь солдатом.
— По форме,— буркнул «дядя Стёпа»,— а так — какой он солдат? Ни строевым шагом ходить не умеет, ни честь отдавать. Там, где надо говорить «так точно», у него всё какие-то «ага».
— Что верно, то верно,— согласился с ним Шахназаров.— Поучимся, Юрка, что ли?
— Ага. Так точно!
— Что ж, сказано — сделано. Будь здоров, дядя Стёпа!
Сразу от проходной Шахназаров свернул в лес. Шёл размашисто, споро,— Юрка едва поспевал за ним.
— Куда мы, Шах?
— Живее! Времени у нас — кот наплакал.
— Какой кот?
Шахназаров засмеялся, взъерошил Юркины волосы, потом взял его за руку, увлекая в берёзовую рощу с редкими приземистыми ёлочками.
Сразу за рощей Юрка увидел поросшую невысокой травой лощину, на дальнем краю которой, у насыпанного вала, стояли фанерные щиты с наклеенными на них полосатыми кругами.
