— Товарищ подполковник, разрешите обратиться?
Оба — и папа и майор Зотов — встали, приняли стойку «смирно», и лица у них теперь были серьёзными.
— Обращайтесь...
— Разрешите с Шахназаровым на почту сходить?
Папа опять взглянул на майора Зотова, спросил:
— Как, по-твоему, Павел Максимович, стоит разрешить?
— Думаю, стоит,— покивал головою майор.— Он теперь в форме, хорошо изучил строевые приёмы. Почему бы не разрешить?
Папа надел фуражку, приложил руку к виску:
— Разрешаю. Идите!
— Есть!— обрадовано козырнул Юрка, звонко щёлкнув каблуками, и выскочил из кабинета.
Не видел, что за ним наблюдали в окошко — и отец и майор Зотов,— не слышал, как подполковник Яскевич спросил заместителя:
— Признавайся, Павел Максимыч, и ты к этому руку приложил?
— Чуть-чуть. Не пропадать же парню от зелёной тоски. Собака, конечно, друг человека, но лучшими друзьями пусть у Юрки будут всё-таки люди...
Этого Юрка не видел и не слышал, он уже шагал за проходной, стараясь идти в ногу с Шахназаровым.
У крайнего из офицерских домиков играли малыши. Вернее, играть они перестали, едва заметили Юрку, и теперь все трое — и Танечка, и «товарищ Петров», и особенно Оля — глазели, ничего не понимая. Но если первые двое просто удивлялись, то Оля, казалось, даже растерялась, испугалась: то ли брат перед ней, то ли чужой мальчик, чем-то напоминающий брата.
Первым пришёл в себя «товарищ Петров». Обтерев испачканные землёй руки о свежую, но уже изрядно замусоленную до подола рубашку (трусики его желтели на цветочной клумбе), он подбежал к Юрке и попытался потрогать его за рукав.
— А ну не трожь!— отстранился тот.— Ещё чего не хватало.
— Зачем ты так?— укорил Юрку Шахназаров, подхватывая малыша на руки.— Ему ведь интересно. Правда, Витя?
Мальчик кивнул и сунул в рот грязный палец.
— Ну и некультурный же ты человечище, товарищ Петров,— возмутился Шахназаров.— Руки не мыты — пальцы в рот суёшь, барышни с тобой играют, а ты без штанов. Непорядок это, большой непорядок. Глянь — девочки какие чистенькие, аккуратненькие. Ну-ка, тащи свои трусы.
Юрка заметил в окошке маму (она тоже глядела на него удивлённо), подбежав, похвастался:
— Смотри, я уже солдат! Мама, подай, пожалуйста, мой портфель, мы с Шахом за почтой идём.
— Это же далеко...
— Подумаешь, далеко. Ничего не далеко.
— Когда вернётесь?
— Управимся и сразу же вернёмся. У нас тут, знаешь, сколько разных дел? Скорее, мама...
И вот уже шагают они — два солдата — сперва лесной дорогой, потом — просёлком. У Шахназарова через плечо кожаная «почтарская» сумка — для газет и журналов, у Юрки в руках портфель — для писем.
Солнце палит вовсю, и в той стороне, куда они идут, деревенские избы, водонапорная башня и даже столбы высоковольтной линии, будто плавают в трепетном сизоватом мареве.
Юрке жарко, но он застёгнут на все пуговицы. По дороге навстречу им или обгоняя то и дело проносятся машины, мотоциклы, и все, кто ни едет, обращают на него, на Юрку, особое внимание. А вон, слева, близ дороги, женщины теребят лён. Одна поглядела из-под ладони, и вот уже глядят все и, ясно, удивляются: такой маленький, а уже солдат. Как тут расстегнёшься? Как тут будешь идти не в ногу с Шахназаровым?
А водонапорная башня и дома посёлка всё ближе, ближе, они уже твёрдо стоят на земле, окружённые садами и огородами; на крайнем от шоссе доме Юрка замечает вывеску: «Почта». К раскрытым настежь окнам подбегают девушки, смеются, машут руками. Юрка немного растерян, но всё-таки ему приятно, что и эти девушки видят его в военном мундире, и, наверное, тоже удивляются: такой маленький, а уже солдат.
Шах, когда они поднимаются по ступенькам, заметно волнуется, вроде бы даже краснеет. Отчего бы это? Но с порога, козырнув, громко выкрикивает:
— Доблестным работникам связи физкульт-привет!
Девушки отвечают ему наперебой, Юрку вроде бы и не замечают.
— Здравствуй, Костенька!
— По тебе тут, может, страдают, а ты где-то...
— Ой, Костенька, кого ты к нам привёл? Какой симпатичненький солдатик!..
Наконец-то!
Две девушки, шмыгнув в дверь, куда-то исчезают, остаётся одна — беленькая, круглощёкая, глаза, ну прямо Олины — синие-синие и как большие пуговицы.
