– Усыпить?..
– Госпожа говорит – не нужно пугаться этого слова, этот сон станет целебным для князя Полдореа. В противном случае ущерб, нанесенный его телесной оболочке и… эээ… душе, может оказаться необратимым.
– И сколько он должен там… проспать? До полного исцеления?
Сумеречница нежно пропела что-то в ответ.
Яхья помолчал мгновение и перевел:
– Лет тридцать – сорок.
Женщина улыбнулась – пустяки, мол, не правда ли?
Убитым голосом халиф ответил:
– Я подожду до послезавтрашнего утра вместе с вами.
Аммар был готов колотиться головой о камни зубцов стены.
– Ты знал заранее, правда, ты все знал, му’аллим[52]?..
Долина Сов лежала под ними, горбясь черными перепадами холмов в длинных полосах тумана. За спиной и по обе стороны уходили ввысь обрывистые пики Биналуда. Совиная падь пологим клином вытянулась между двумя горными отрогами. Под стенами замка задорно шумел Дарат – еще мелкий, но уже быстрый, холодный и опасный. Далеко-далеко, среди расплывающихся сероватым маревом туманных прядей, взблескивали огоньки далеких селений. Здешние пастухи держали собак, и в обморочной глубине под стенами время от времени слышалось далекое гулкое взбрехивание. Сторожевые псы перекликались в тумане: все спокойно, ты здесь, я здесь.
Старый астроном сидел на пороге входа в отведенный ему Джунайдом покой – вершина аталайи над Черной пропастью показалась Яхье самым подходящим убежищем в холодные горные ночи. Звезды над башней казались лучистыми и выпуклыми, словно их нарисовал в результате своих расчетов сам ибн Саид.
– Ну, чего молчишь?.. – печально потеребил наставника Аммар.
И сел рядом.
– А какой был прок говорить? – вздохнул Яхья. – И ты не слушай сумеречников, о дитя. Ты не виноват. Это все равно случилось бы, рано ли, поздно ли, но случилось.
– Почему?
– Они не могут долго жить среди людей. Мы живем слишком поспешно – и они устают. Чахнут, блекнут, вянут – мы торопимся жить, а им некуда спешить – перед ними лежат все века этого мира.
– Так что же, я должен был призывать его раз… в тридцать – сорок лет? – в отчаянии спросил Аммар.
– Да нет же, – отмахнулся высохшей лапкой Яхья. – Конечно, нет. Поэтому-то я и вырезал эту печать – пока сидел у его изголовья там, в Фейсале. Это неизбежно. Потом он сам привыкнет к чередованию сна и… служения.
– Но прошел-то всего год!
– Два года. Год мы его везли в аш-Шарийа, да простит нас Всевышний… И не сказать чтобы эти годы оказались легкими для него. Впрочем, я думаю, что, лишившись своего колдовского камня, он никак не может управиться с собственной Силой. Последний перерасход был очень тяжелым, я уже держал печать наготове… Ну и…
Тут астроном замялся и замолчал.
– Что?.. – грустно спросил Аммар.
– Я думаю, что, будь вокруг него побольше сумеречников или… других существ, с которыми Сумерки в родстве, ему было бы легче. А так – одиночество никогда не приводило к приливу сил. Скорее, к упадку. Я обрадовался, увидев его под Фейсалой в обществе джиннов.
– Да уж, с аураннцами он сдружился так, что я даже не знаю, хорошо это или плохо, – хмыкнул Аммар.
– Послезавтра утром увидим, – улыбнулся Яхья и поднялся на ноги. – Хватит казниться. Тебе пора спать, о дитя.
Спать Аммар не пошел и потом вспоминал произошедшее с мрачной мыслью – надо всегда слушаться старших.
В башню, в которой находился маленький круглый покой, где держали Тарика, можно было пройти по верху стены. По стене-то он и пошел – поглядывая время от времени вниз и подавляя головокружение. Говорили, что отвесные обрывы Черной пропасти уходят вниз на полкуруха[53] – а уж дальше крошатся на красноватые, полосатые, словно слоеный пирог, длинные скалы, полого расползающиеся в долине.
На площадке башни в большой железной жаровне ярко горел огонь. Завернутый в мохнатую овчину воин кивнул Аммару. Халиф ответил таким же кивком – в горах все менялось, и братство по оружию, готовность встать спиной к спине, если нападут кутрубы или дэвы, казались естественным и непререкаемым законом жизни.
Узкая лестница с протертыми до глубоких выемок ступенями круто забирала вниз, пробуравливая тело башни. Оказавшись перед призрачно колышущимся белым полотнищем, Аммар на мгновение замер. А потом кивнул самому себе и шагнул под светлую ткань.
