– Я приеду чуть позже, о мой халиф, и уже прямо в столицу. А ему лучше и вовсе в столице не показываться – во всяком случае, пока не окончатся свадебные торжества.
Это было сущей правдой: нерегиль убил отца невесты, а также множество ее братьев, двоюродных братьев, племянников и двоюродных племянников, а уж вассалов и прочих родичей он отправил на тот свет столько, что и сосчитать было невозможно. Вазиры уже некоторое время осторожно советовали Аммару удалить самийа от двора – оставшиеся в живых Умейяды один за другим приносили клятвы повиновения и раскаяния, и вид кровного врага не добавил бы им благоразумного желания вернуться к покорности.
Мадинат-аль-Заура, Младший дворец, некоторое время спустя
Наш жених – красивейший из юношей города,
О, наш жених, он красивее всех!..
Хлопая в ладоши и звеня браслетами, женщины разливались в веселой песне. На террасах садов Младшего дворца звенели вибрирующие крики радости – они неслись от павильона к павильону, от пруда к пруду.
Наш жених – он Антар Абс своего племени,
О, юный храбрец, воистину он подобен ему!
О солнце, знай, сегодня земля встречает нашего жениха!
Он подобен утру, он испросил руки девушки и был храбр и отважен!
Утреннее солнце мягко золотило зелень, под кипарисами еще не высохла роса. Не зря Младший дворец прозвали Йан-нат-ан-Арифом – ибо сады его были подобны райским и возвращали молодость всякому, кто вступил на их травы. На нижних террасах настелили толстые ворсистые ковры для женщин – и для слепых музыкантов, которые уже настраивали свои инструменты. Аммар ибн Амир не скупился и делал все, лишь бы порадовать свою белокожую красавицу-невесту, – перекупил все свадебные оркестры столицы, и теперь слепцы изо дня в день звенели струнами лаудов и цитр в садах харима.
Повелителю верующих воистину не терпелось, перешептывались в переходах Баб-аз-Захаба, золотого дворца халифов. Слыханное ли дело, всего четыре дня как провели церемонию обручения и обменялись кольцами, а Аммар ибн Амир уже отдал приказ готовить свадебное торжество.
Над сочной зеленой травой снова зазвенели веселые крики женщин.
Приложив руку козырьком ко лбу, юная Утба закричала:
– Ой, ой, идут, да как много!
И все вскочили, звеня ручными и ножными браслетами, сбрасывая сафьяновые и кожаные туфли, показывая друг другу ладони, бегая между большими медными кувшинами с крышками – туда предстояло сложить все драгоценности с запястий и щиколоток, пока рисовальщицы будут расписывать руки и ноги хенной.
По верху низкой широкой стены, соединявшей сады Йан-нат-ан-Арифа и дворец, шла пестрая толпа женщин и смотрителей харима. Убирать невесту и ее подружек направлялись расчесывательницы волос, подстригальщицы ногтей, продавщицы ароматов – и конечно, рисовальщицы узоров-мехди.
За спиной Айши весело рассмеялась Шурейра – девочка красовалась в ярко-алом расшитом платье и такой же красной с золотом шапочке-шашийе. Ее мать, Таруб, выбрала остаться с мужем: после похищения торговцы вывезли их на восток, и женщина досталась наместнику Фаленсийа. Это был пожилой добрый человек. Он сразу взял Таруб в законные жены: его первая супруга давно болела и не могла больше рожать детей, а все четверо малышей умерли один за другим, не пережив младенческого возраста. Наместник не только безропотно передал Шурейру явившимся в его дом людям из тайной стражи, но и разрешил любимой супруге отправиться на свадьбу. Но Таруб отказалась ехать – она была на втором месяце, и ее тошнило от любого запаха. Зато Шурейра беззаботно веселилась: халиф пообещал ее просватать за одного из военачальников, и девушка уже щебетала с невольницами, расспрашивая про каждого – женат ли, да каков нравом, да красив ли и обходителен.
Другие женщины из харима старого Умара тоже разлетелись, как птички из открытой клетки в праздник весны. Одни лишь Иман с матерью оставалась пока в Малаке – бедная девочка лежала при смерти.
Так что сейчас рядом с Айшой сидели лишь мать и Фатима. Дочка Фатимы, юная Асет, веселилась вместе со всеми, вытаскивая из ларцов и прикладывая к себе драгоценности, поднесенные Айше в подарок женщинами харима.
