А в тот вечер Айша сидела в четырех шагах от него, за завесой – плотной, но проницаемой для отсветов масляных ламп и ароматических свечей. Оглядываясь и плывя на волнах перестука дарабукки и посвистывания флейт, Аммар видел ее тень на просвечивающем нежным золотом занавесе – хрупкая, гибкая, она поднимала чашу, и длинный парчовый рукав, блестящей змеей выползающий из-под ширмы, казался тяжелым и огромным для тонкого запястья.
Ее поцелуй до сих пор жег губы – поговаривали, что в слюне сумеречников есть что-то такое, что заставляет приходить в любовное исступление. Возможно, Айша унаследовала от своей волшебной прародительницы не только заостренные ушки – Аммар успел лизнуть одно из них, и это воспоминание сейчас не добавляло ему покоя, – но и растворенное под языком возбуждающее зелье, сводящее с ума мужчину.
Снова оглянувшись на голубиный свет мирадора, халиф встретился взглядом с женщиной – и почувствовал, как краснеет. Она читает мои мысли, в ужасе понял юноша. Она меня видит насквозь. И словно в ответ маленький алый рот изогнулся в улыбке – веселой и приветливой. Повадкой и нравом госпожа Йемайа а-Иненна вовсе не походила на своих сородичей: они разговаривали уже довольно долго, но Аммар не чувствовал неприятного изнурения, обычного во время бесед с лаонцами или северянами.
Облегченно вздохнув, Аммар виновато улыбнулся – «вы прекрасны, госпожа, и рядом с вами любой мужчина чувствует себя побежденным». И с сожалением вернулся к делу, которое привело его в замок Сов:
– Так как же нам быть? У меня есть… надежда?
Яхья перевел мягкие переливы певучих гласных ее ответа:
– Надежда всегда есть, говорит госпожа. Она не думает, что князь Полдореа умрет – но допускает мысль, что ей не удастся вернуть ему здоровье и силу.
– Что ж, он… так и… останется?.. – У Аммара недостало сил высказаться до конца.
Останется ни в раю, ни в аду – на высотах. В страшном пустом пространстве между жизнью и смертью. Лекарка не подпустила его к Тарику близко – «не ходите туда, господин, это может оказаться опасным» – вот и все объяснения. Но из-за порога комнаты он успел разглядеть страдальчески оскаленное лицо и услышать это. Жуткие, нечеловеческие – да что там, не обнаруживающие вообще никакого разума, заходящиеся всхлипывания. Голова моталась, тело выгибалось, навзничь растянутое между двумя деревянными колышками, – «иначе он царапает себя, господин, в таких случаях всегда придерживают руки». Йемайа, наклонившись, нырнула под занавеску и села в изголовье у Тарика. И властным жестом окрашенной алым ладошки приказала – уходите, мол, я же велела не приближаться. Пятясь и завороженно таращась в запретную комнату, Аммар успел увидеть, как лекарка быстро – несмотря на длиннейшие золотые ногти – отвинчивает крышечку с крошечной банки и поддевает на ноготь какую-то мазь. И раз, раз – придержав Тарика за лоб, смазывает тому за ушами. А потом осторожно надавливает подушечкой пальца на переносицу.
– …Нет, он может прийти в себя, но не с помощью госпожи.
Яхья перевел нежную трель сумеречницы и вздохнул. Аммар понял, что услышит нечто не очень приятное.
– А с чьей… помощью?
А Йемайа медленно кивнула Яхье – подвески-листики в высокой прическе тихонько зазвенели – и тот вздохнул еще раз.
И поставил перед собой маленький ларец черного дерева. Когда крышка откинулась, Аммар увидел, что внутри на золотистом шелке лежит круглый черный камень с гравировкой. Присмотревшись к исписанному по диаметру кругу, перечеркнутому пентаклем, он понял, что смотрит на сигилу Дауда.
– Я сделал ее давно, сразу после битвы под Фейсалой, – тихо сказал астролог.
– Что это? – подавляя страх, спросил Аммар.
– Госпожа Йемайа говорит, что не может давать ему утоляющие боль зелья до бесконечности. Обычно стараются не превышать двухнедельного срока. Но тут особый случай. Госпожа согласна подождать еще день. Но если нерегиль не придет в себя к послезавтрашнему утру – она предлагает положить его под печать.
– Что?!..
– Усыпить. Запечатать лоб сигилой Дауда и отвезти в город джиннов. Они помогли ему тогда, помогут и теперь. Сон в скалах Мухсина восстановит его силы – среди потоков энергий, питающих огненное естество джиннов, исцеляются любые раны, душевные и телесные.
