– Приведи себя в порядок. Ар-Рамади хороший поэт, а значит, вкус у него тоже хороший. Я не хочу продавать ему грязную нечесаную рабыню с соплями под носом. Девочки, дайте ей зеркало и ларец с красками и притираниями.
Потом Айша подняла голову и оглядела сбившихся в кучку полуголых женщин. И сказала:
– Иман, сестричка, мне очень жаль, но мы больше не можем здесь задерживаться. Тебе, похоже, нужен не только отдых, но и лекарь. Прости, но нам придется позвать сваху – пока не поправишься, поживешь у нее, а потом тебе подыщут мужа.
Одиннадцатилетняя девочка кивнула и зашлась в приступе кашля. Ее мать, одна из любимых невольниц старого Умара, обняла дочь за плечи и прижала к себе:
– Госпожа, продайте нас свахе вместе. Пусть тот, кто купит ее для харима, возьмет меня к себе служанкой для протирания посуды.
– Хорошо, тетя Амат, – почтительно склонила голову Айша.
Про себя она подумала, что Амат двадцать четыре года. Скорее уж ее – здоровую, красивую, уже рожавшую – купят для харима. А Иман… ну что ж, за страдавшую кровавым кашлем девочку оставалось только молиться.
И Айша сказала:
– Я позову сюда сваху и торговца. Кто еще хочет открыть лицо и уйти с ними?
Женщины переглянулись и одна за другой стали улыбаться и говорить:
– Благодарим, госпожа, так уж благодарим…
– Продайте меня!
– И меня продайте!
– А можно я покажу торговцу на того юношу, который мне позавчера подарил браслет?
Старая аль-Ханса, сидевшая в углу комнаты неподвижно – неподвижно до такой степени, что казалась огромным, обмотанным тканью тюком, – вдруг подала голос и громко фыркнула. Айша улыбнулась матери и завертела головой, производя мысленные подсчеты: итак, в Малаке останутся все пять рабынь, бедняжка Иман, а еще веселушка-хохотушка Наргиз. Отцовской наложнице, видно, тоже надоело скитаться в нищете и грязи и бегать от шурты и тайной стражи. Молодая женщина обернулась и посмотрела на своего сына, сидевшего на высокой лежанке:
– Хашайр, тебе уже десять, ты мужчина. Ты обойдешься без меня.
И ободряюще улыбнулась мальчику. Айша знала, что стоит за этой улыбкой. Наргиз не хотела видеть, как Хашайру свяжут локти и наденут на голову мешок. Ее бы продали в любом случае, смерть ей не грозила, – но Наргиз предпочитала попрощаться с сыном, пока у того оставалась надежда на спасение. Молодая женщина отвернулась от замершего в ужасе мальчика и твердо посмотрела Айше в глаза:
Я знаю, что ты слышишь мои мысли, девочка. Обещай, что убьешь моего сына до того, как они наложат на него свои грязные лапы. Я не хочу, чтобы он страдал в ожидании казни и захлебывался в воде – смерть от кинжала легче и почетнее.
Айша склонила голову:
Обещаю, тетя Наргиз.
Последней, после долгих раздумий, подала голос Ясмин:
– А меня возьмут, как думаете?
И погладила огромное беременное брюхо. Умар брал ее с собой к Мерву и занимался женщиной в ночь перед самой смертью.
– Рожу ведь прямо в паланкине, уже ногам больно, еле хожу. Небось голова уже в кости уткнулась.
И ласково погладила взволновавшийся живот – дитя разделяло тревогу матери. Айша знала, что у Ясмин будет сын. Ей бы тоже лучше затеряться, чтобы никто не знал, чьего ребенка она родила в задних комнатах харима.
– А почему бы и нет? – снова подала голос аль-Ханса. – По цене одной женщины этот мужчина купит еще и ребенка! Смотри только, не пускай его к себе первые три месяца после родов, а то он разохотится, и ты так и будешь рожать без продыху!
Все засмеялись. Айша кивнула, и в комнатенке началось бурное веселье и приятные хлопоты – женщины принялись вертеться перед зеркалами и приводить себя в порядок.
Дородная Фатима, которой уже было за тридцать, взяла за руку дочку и села рядом с аль-Хансой. Та снова погрузилась в дремотное полузабытье. Рядом с ними пристроились Хашайр и Сулайман. Хашайр тихо плакал, глядя на то, как прихорашивается его мама. Сулайман, которому недавно исполнилось девять, давно выплакал все слезы: его мать и три сестры решили остаться в Исбилье. Равно как и три тети и десять молоденьких невольниц, три из которых были на сносях. И двое маленьких братиков – их, несмотря на уговоры Айши, матери решили оставить при себе. Об их гибели узнали сразу как пал город – ужасы резни в хариме аль-касра с удовольствием передавали друг другу базарные сплетники. Рассказывали, что проклятый нерегиль лично убил малолетних сыновей Умара, а рабынь отдал на потеху своим свирепым южанам, а потом велел перерезать горло. Еще говорили, что четырех наложниц Абд-аль-Азиза самийа приказал сбросить с альминара – вместе с младенцами. Вот выродок, шептались люди, как таких земля носит. Еще говорили, что только эмир верующих, войдя в город, сумел умерить ярость кровожадного сумеречного пса, за ошейник оттащив его от уцелевших жителей Исбильи.
