— Господи… — прошептал Кравец, поднося острие иглы к руке. — Господи! — из его груди вырвалось что-то отдаленно похожее на стон, смешанный с рыданиями. Рука с зажатым шприцем тряслась так сильно, словно ученого охватил приступ болезни Паркинсона. Из карих глаз брызнули слезы. — Господи! Господи… — шептал он бессвязно, словно охваченный приступом какого-то наваждения. Игла безжалостно впилась в плоть, усилием воли Кравец подавил приступ бешеной дрожи. Колба опустошалась. Все свершилось очень быстро. Ученый откинул в сторону шприц, который покатился по полу, как отвергнутая капризным ребенком игрушка.
Время остановилось. Кравец закрыл глаза, его веко часто трепетало. После пережитого стресса его охватила вялая безучастность. Он погрузился в дрему прямо здесь, сидя на неудобной табуретке, прислонясь спиной к стене. Он не спал толком больше двух недель и теперь провалился в благостное состояние, предшествующее крепкому сну. Глазные яблоки заплясали под веками, ученому снился сон. Он никогда не видел прежде этих мест. Снежная пороша заметала дорогу, ведущую к полосатому шлагбауму, перекрывающему въезд в лагерь. Два ряда колючей проволоки окружали территорию лагеря смерти, откуда ледяной ветер доносил крики заключенных. Шла перекличка. Ученый дернулся всем телом, будто его ударило электрическим током, но не проснулся. Сон волшебным образом перенес его за ворота концлагеря. Заливались хриплым лаем овчарки, натягивая поводки, выстроившиеся в несколько рядов люди были худыми и бледными. Сон пугал его, Кравец хотел проснуться, но не знал, как это сделать. Он увидел стоящего в первой шеренге человека в полосатой робе, с такой же шапкой густых волос на голове, как у него самого. Человек обернул к нему свое заросшее густой щетиной лицо, шевельнулись тонкие губы. Кравец скорее угадал, чем расслышал слетевшие с губ заключенного слова:
— Ничего не бойся, Миша!
Ученый протягивал руки к худому заключенному, но все полетело куда-то кувырком, — лагерные охранники, лающие овчарки, вытянувшиеся вдоль забора бараки. Он мгновенно проснулся, тотчас обнаружил присутствие постороннего человека.
— Фу ты, черт! — вскрикнул Кравец. Он отскочил к окну, выставил перед собой руку. Сердце часто колотилось в груди, голова кружилась, он все еще не отошел от сна.
— Семен Дмитриевич! Ты все-таки пролез через забор!
Ткаченко посмотрел на худощавого коллегу с лукавой усмешкой.
— Михаил Григорьевич, ты человек крайне непрактичный. А между тем доблестная охрана, которая теперь охраняет вход в здание, сменяется каждые четыре часа. И во время пересменки на проходной остается дежурить наш старый добрый сторож Петрович…
— А-а-а! — протянул Кравец. Он продолжал держаться поодаль от коллеги. — Собачник собачника видит издалека!
Ткаченко обожал своего старого пса породы ньюфаундленд. Собаку такой же породы завел сторож, работающий в институте еще со времен царя Гороха. «Нельзя не любить человека, который любит собак!» — постоянно говорил Ткаченко, на что Кравец напоминал ему про Адольфа Гитлера и его овчарку Блонди, которую, если верить историкам, обожал Гитлер, но люто ненавидела подруга наци номер один Ева Браун.
— Ну да! — радостно кивнул Ткаченко. — По неизвестным причинам военные не вытурили Степана Петровича со службы, как весь остальной личный состав нашего учреждения. — Кофе будешь? — Он извлек из объемистой сумки термос и бутерброды, завернутые в промасленную бумагу.
Глядя, как коллега разворачивает аппетитную снедь, Кравец ощутил приступ голода. На завтрак он сжевал холодное яйцо и выпил две чашки крепкого чая без сахара. Несущаяся истерия с экрана телевизора и пустынные улицы города не способствовали хорошему пищеварению. Будучи человеком эмоциональным, он чувствовал, как затягивается кольцо пандемии, с каждым днем, с каждым часом росло число жертв нового заболевания среди друзей и знакомых. Людей не следовало убеждать оставаться в своих квартирах, хотя из висящих на стенах домов репродукторов неслись зловещие предостережения. На прошлой неделе слегла троюродная сестра микробиолога, бригада облаченных в защитные костюмы медиков увезла женщину в Военно-Медицинскую академию, большая часть корпусов которой в срочном порядке была перепрофилирована под госпиталь. Ее судьба пока была неизвестна, а вчера скончался школьный товарищ Михаила Кравца, за три дня до трагического события он разместил сообщение о болезни на своей странице ВКонтакте. Летальность нового вируса, прозванного в народе «красноглазкой» за специфическую окраску белковой оболочки глаз, была очень высокой, хотя, следовало признать, длительность протекания симптомов значительно увечилась, по сравнению с первыми случаями болезни, зафиксированными в Калининграде, а недавно появились случаи благополучного исцеления. Вплоть до последней декады июля приморский город лидировал по числу заболевших людей, но с некоторых пор Москва уверенно вырвалась вперед. На первое августа вспышки болезни были зарегистрированы в большинстве стран Европы, в США и Южной Америке, а по темпам роста числа заболевших Китай и Индия опережали все остальные государства. Мир сковал леденящий ужас отчаяния, человечество застыло на пороге новой пандемии, рискующей обогнать по числу жертв печально известную эпидемию чумы.
