— Нет, — ответил Анатолий.
— Неужели?
Выражение лица кроткое, а в глазах — это явственно угадывается — прыгают озорные чёртики.
— Действительно ничего не было, — развел руками Китайгородцев.
— Это, наверное, старые были женщины? Очень старые? Мама какого-нибудь олигарха, да? Бедная старушка боялась оставаться по ночам одна, и ты был вынужден играть с нею в карты. Угадала?
— Да. К тому же она была неподвижна, мне приходилось возить её в коляске, а ещё у нее всё время барахлил слуховой аппарат.
— Всё ты врёшь, — засмеялась Рита.
Щеки у неё раскраснелись, и вообще она, судя по всему, чувствовала себя великолепно.
— A у меня был когда-то парень, — совершенно неожиданно призналась она. — С ним было весело. Знаешь, как его звали?
— Как?
— Джек.
— Американец, что ли?
— Нет, наш, русский.
— Имя не настоящее, наверное?
— Конечно. Просто я его знала как Джека. Так он представился, когда мы с ним познакомились. Знаешь, это очень здорово — когда в человеке есть тайна. Когда ты не знаешь, как его в действительности зовут, чем он в этой жизни занимается, кто его предки и как он думает жить дальше… Ты с ним просто общаешься, понимаешь? Он интересен тебе как человек, вот в эту самую секунду, когда он рядом. Это здорово!
— Неужели не хочется узнать человека получше? — удивился телохранитель.
— А зачем? Ты разве не замечал, что в людях всегда только разочаровываешься, и никогда не бывает так, чтоб наоборот? Чем больше ты человека узнаешь, тем больше в нем обнаруживается недостатков.
— Не всегда.
— У меня — всегда, — сообщила Рита об итоге собственных жизненных наблюдений.
— И что же Джек? — вернул ее в русло разговора Китайгородцев.
— Ничего, — пожала она плечами. — Сначала было весело, потом появился мой отец и всё испортил. Джек ему не понравился. И он Джеку — тоже. Обычная история. Люди встречаются, люди прощаются, как поётся в одной песне…
— И Джек исчез?
— Да.
Естественно, что не она была инициатором разрыва. Ей слишком одиноко в жизни, чтобы она могла разбрасываться друзьями…
Послышались шаги в коридоре, затем раздался стук в дверь. И сразу разрушилось ощущение покоя и уюта.
— Кто? — спросил телохранитель.
— Толик, это я, — прозвучал голос Богданова.
Китайгородцев открыл дверь. Андрей Ильич выглядел расстроенным.
— Ты понимаешь, с собаками этими неувязка получается, — произнес он. — Почему, как оказалось, Ромка начал стрелять? Осерчал на псину за доктора своего!
— Виталия Степановича?
— Ну! Тот вышел прогуляться, — кто ж знал, что он по потёмкам будет шастать, — а мы уже собак спустили, как ты велел. Ну, вот один пес и прихватил доктора — хорошо ещё, что тот недалеко от жилья шел, смог отбиться, да убежал. Ромка об этом прознал, взбесился, пошел бить собак. Одну вот застрелил. Вторую я на цепь посадил.
— Спустить с цепи!
— Толик!
— Немедленно! — жестко приказал Анатолий. — И всех предупредить, что с наступлением темноты — никакого хождения по территории! Как хочешь им это объясняй! Комендантский час, чрезвычайное положение — но чтобы ни один человек, кроме охранников, не перемещался по территории в тёмное время суток!
⁂
Костюкова привезли из аэропорта поздно ночью. Китайгородцев слышал шум двигателя и хлопанье автомобильных дверей. Он спустился вниз, когда Костюков в сопровождении Богданова входил в дом. С ними был еще один мужчина — в роскошной кожаной куртке (совсем не по погоде) и нетрезвый, как с первого взгляда определил Анатолий.
— Привет, Сибирь! — громогласно поприветствовал мужчина Китайгородцева.
Вполне возможно, что от производимого им шума проснулись обитатели не только гостевого дома, но и хозяйского.
Андрей Ильич нахмурился и всем своим видом давал понять, что с этим нетрезвым гостем он уже хлебнул лиха по дороге от аэропорта и ждёт-не дождётся, когда избавится от столь беспокойного подопечного.
— Как долетел? — спросил у Костюкова Анатолий.
— Нормально.
— Нормально мы долетели, мужики! — тут же подключился тот, в кожаной куртке. — Народ в самолете был что надо! Настоящие сибиряки! Не то что фуфло это московское!
— А вы сами откуда? — вежливо поинтересовался у него Китайгородцев.
