— У тебя крыша поехала! — заскулила почувствовавшая собственную беспомощность пленница. — Ты хоть понимаешь, что творишь? Насильственное лишение свободы! Ты же срок получишь! Я заявление напишу!
Телохранитель молчал.
— Я отцу пожалуюсь, он тебя сгноит! Всё ваше агентство несчастное на уши поставит и заставит лезгинку танцевать!
Андрей Ильич демонстративно вздохнул и выразительно посмотрел на Китайгородцева. Тот сделал вид, что богдановского взгляда не заметил.
Выехали за ворота. Навстречу, по свежему снегу, который еще не успели как следует раскатать автомобили, мчалась на снегоходе Аня. Шарф ее развевался; глаза за тёмными очками нельзя было разглядеть, но на лице девушки сиял восторг. Рита рванулась, увидев подругу:
— Остановите! Остановите!
Свободной рукой замолотила по спине Богданова.
— Не останавливаться! — процедил сквозь зубы Анатолий, глядя прямо перед собой. — Прибавь скорости.
Аня увидела странную возню в автомобиле, который катился ей навстречу, — а когда они поравнялись, обнаружила в салоне машины подругу. Рита металась на заднем сиденье и кричала что-то. Слов было не разобрать. Пока Аня развернула снегоход на узкой дороге, автомобиль умчался далеко вперёд и даже повернул на трассу. Когда Аня подъехала к перекрёстку, по трассе как раз шла автоколонна. Девушка остановилась, теряя драгоценное время, а когда продолжила путь, преследуемый ею автомобиль уже скрылся из виду. Некоторое время Аня еще гнала свой снегоход по трассе, за каждым новым поворотом ожидая увидеть автомобиль с Ритой, но он все никак не появлялся… И она в конце концов испугалась — то ли мистической недосягаемости страшного автомобиля, то ли сумасшедшей скорости, которую развил её снегоход, — а поэтому совсем остановилась.
В машине Рита еще некоторое время бесновалась, но в итоге утомилась и затихла. Китайгородцев подумал даже, что она плачет. Обернулся. Никаких слез. Сжалась в комок и смотрит озлобленным зверьком.
— Простите, — сказал он ей.
Впереди показались шлагбаум и охранники в черном.
— Это ведь твои ребята! — обратился Анатолий к Богданову. — Сделай, чтоб без задержки, а?
Подъехали. Андрей Ильич махнул рукой — поднимай шлагбаум, мол, но никто не спешил выполнить его указание. Один из охранников направился к машине. Богданов распахнул дверцу:
— Что такое?
— Тапаев хочет с вами поговорить, — ответил парень и протянул своему шефу переговорное устройство.
— Слушаю, Генрих Эдуардович…
Сквозь несильный треск донесся тапаевский голос:
— Ты сейчас на шлагбауме?
— Да, Генрих Эдуардович.
— Москвичи с тобой?
— Со мной, Генрих Эдуардович.
— Дай-ка мне телохранителя этого…
Андрей Ильич передал радиостанцию Китайгородцеву.
— Я слушаю, — отозвался тот.
Тапаевский голос продолжил:
— Я сейчас переключу вас на вашего шефа. Поговорите с ним.
Раздался щелчок, и послышался голос Хамзы в переговорном устройстве:
— Толик?
— Да, Роман Александрович.
— Что там у тебя?
— Нормально. Возвращаемся. Три-ноль.
— Понял тебя.
«Три-ноль» в «Барбакане» означало, что подробный доверительный разговор в данный момент невозможен.
— Ты мне перезвони, — попросил Хамза.
— Через час.
— Почему через час?
— Мы стоим посреди заснеженного леса, до ближайшего телефонного аппарата — километров двадцать, у меня в руках — радиостанция, и нет никакой возможности набрать ваш телефонный номер…
— Хорошо, я жду.
До тапаевского поместья было километров двадцать, до железнодорожной станции — много больше.
— Возвращаемся? — поинтересовался Богданов.
— Вперед! — скомандовал Китайгородцев. — Я позвоню с вокзала.
Потом прикинул что-то в уме и покачал головой:
— В Москве сейчас — раннее утро. Твой хозяин, получается, всех там на уши поставил. До нашего директора добрался. Из постели поднял, наверное…
⁂
У здания железнодорожного вокзала Анатолий вышел из машины, сделав вид, что просто забыл снять с Риты наручники. Опасался, что не обнаружит ее, когда вернется.
Не зная, где находится его шеф, позвонил ему на мобильный.
— Да, слушаю, — отозвался Хамза. — Тьфу, чёрт… Это я не тебе, Толик. Я бреюсь, а эта чертова пена…
Значит, он действительно еще дома.
— Рассказывай, что там за обстановка.
