– Ну? – спросила я, не выдержав напряжения. – Чему обязана?
Елена Борисовна снова достала сумочку, которую не выпускала из рук. Раскрыла ее, немного покопалась внутри. И положила на стол несколько фотографий. Придвинула их ко мне.
– Посмотрите! – пригласила она.
Я взяла верхний снимок. И тут же вскочила с места.
На фотографии была я! Я, я, я!! Но каким образом?! И потом, что это за место? Я в таком ни разу не была! А платье? Разве у меня есть хоть что-то подобное?! А машина, с откинутым верхом за моей спиной?! Да я ни один кабриолет даже близко не видела?!
– Что это? – спросила я, когда обрела способность внятно говорить.
– Это моя племянница, – ответила гостья, совершенно не обратив внимания на безграмотную формулировку вопроса.
– Племянница?
Я снова уставилась на снимки и медленно перебрала их.
Да. Теперь я видела, что на них изображена другая девушка. Натуральная блондинка, как и я, но волосы у нее немного короче. Стильная «лесенка», спускающаяся от подбородка до плеч. Да и волосы более ухоженные, сверкающие… Лицо…
Нет, это просто страшно. Лицо мое. Абсолютно мое. Словно на мою фотографию наложили чужую стильную стрижку. И глаза такие же грустные…
Рост… Трудно определить по фотографии. Зато комплекция, опять-таки, в точности как у меня. Скажем так: сухощавая.
Я вернула фотографии на журнальный столик и в волнении прошлась по комнате.
– Теперь вы понимаете, почему мы с мужем так на вас смотрели? – прервала гостья затянувшееся молчание.
– Понимаю, – пробормотала я. – Мы двойники.
– Вот!
Госпожа Володина подняла вверх указательный палец. Привычный менторский жест закоренелой училки.
– Вот! – повторила она. – В этом вся суть.
Она опустила руку на колено и вздохнула.
– Женя – моя единственная родственница, – начала она. – Кровная родственница, я имею в виду. Ее мать, моя сестра, умерла от рака очень давно, почти сразу после ее рождения. Женечка досталась мне.
Последнее предложение резануло мое ухо. Обычно так говорят про собачек или котят. Что значит «досталась»? Женечка все-таки человек!
– В общем, я воспитывала ее с рождения, – быстро поправилась гостья, уловив неловкость.
– Благородно, – ответила я вежливо.
Дама отмахнулась от комплимента, как от мухи.
– Не в этом дело… Мало того, что она моя единственная родственница, она еще моя единственная наследница!
Дама сделала паузу, не отрывая взгляда от моего лица. Я поежилась. Когда Елена Борисовна смотрела на собеседника в упор, возникало невольное ощущение, что в лоб тебе упирается холодная оружейная сталь.
– Детей у меня нет, – продолжала гостья. – Женщина я небедная…
– А отец? – спросила я.
– Какой отец? – не поняла Елена Борисовна.
– Отец Жени! Он жив?
Она как-то нервно передернулась.
– У Жени никогда не было отца, – сказала она сухо. – Про таких, как моя сестра, говорили: «Мать-одиночка».
Мне стало стыдно.
– Простите, – пробормотала я неловко.
Гостья не ответила. Деловито перебрала в памяти сказанное и вернулась к тому месту, где остановилась.
– Так вот, женщина я небедная…
Она подняла руку и демонстративно поправила идеально уложенные волосы. Драгоценные камни на пальцах сверкнули дразнящим блеском, словно показали мне язык.
Действительно, небедная…
– …и все, что имею, я завещала Жене. Но…
Она сделала паузу.
– Но недавно произошла неприятность.
Она снова помолчала.
– Женя… Она страшная лихачка, – объяснила она мне извиняющимся тоном. – Так вот, Женя попала в аварию. Сейчас она лежит в больнице с довольно тяжелыми травмами.
– Господи! – сказала я невольно.
– Да, – подтвердила Елена Борисовна. – Очень неприятно, что так вышло.
Эта фраза снова резанула мне ухо. Странно, что тяжелые травмы единственной кровной родственницы Елена Борисовна называет «неприятностью».
– Она поправится? – спросила я с невольным сочувствием к несчастной девушке. Оказывается, мы похожи не только внешне. Наши судьбы во многом сложились одинаково неудачно. Что-то мне подсказывает, что богатая тетка не слишком скрашивала существование бедной сиротки.
– Она поправится, – подтвердила гостья. – Но не скоро.
Она побарабанила пальцами по деревянному столику. Я невольно посмотрела на ее руку.
