Поэтому государства, даже ближайшие соседи и союзники по Договору о безопасности, отказываются от России и переходят в коалицию с США. Хотя эти вроде бы должны были получить информацию по военным и правительственным каналам об американской атаке. Неужели не прошли сигналы? Или не верят нам? Или это просто подлость?
Подполковник присел на кровати, резко потряс головой, как бы отрешаясь от тяжёлых мыслей, провёл ладонями по лицу. Через несколько минут будет выступление председателя правительства – может быть, оно что-то прояснит.
Мысли снова возвратились к семье. Как там жена и дети? А родители? А сестра? Близкие люди… родные. Может быть, кого-то из них уже нет в живых? Вера, Мишка, Артёмка – всего в нескольких километрах от их дома взорвалась термоядерная бомба. Английская или французская… Какая разница? Это сотни килотонн. Десять-пятнадцать «хиросим». Дети сейчас вцепились в мать и всех их трясёт от страха… Вокруг пыль, дым и темень. Крики, стон и плач. А что, если их убежище разрушено? Продукты атомного распада оседают в лёгких, разрушают клетки крови… сушат организм.
Из-за таких мыслей он не хотел подниматься сюда, в убежище. Внизу работа отвлекала. Тягостно здесь. А ещё эти люди рядом, которые сомневаются в том, что он видел собственными глазами. Они чуточку на стороне врага.
Пришёл Мацкевич. Как обычно с новостями. Оказывается, для караульной роты военный автомобиль доставил какой-то груз, и он, присоединившись к солдатам, вышел из здания. Сильных пожаров там не наблюдалось, но кое-где пламя виднелось. Больше было дыма и тления. Небо пасмурное, но тучи не были низкими и дождя не сулили. Земля сплошь забросана ветками, листьями, кусками бумаги, пластика, стекла. Всякий столб или ограда, если не упавшие, то покосившиеся или погнутые.
Административное трёхэтажное здание на территории объекта стояло без окон, крыша частично сорвана. Почти полностью снесена ударными волнами декоративная защита антенн космической связи, прикрывавшая их от чужих глаз; несколько человек освобождали элементы антенн от обломков. Автомобили со стоянки отброшены к стене здания, все они сгорели.
Пол турникетного зала усыпан стеклянным крошевом. Помещение «гардероба» почти не пострадало (оно не имеет окон), а вот большую металлическую дверь подклинило и её с трудом открыли – об этом Мацкевичу рассказал сопровождавший его сержант караульной роты.
Снаружи портативный дозиметр показывал 42 мкЗв/ч. У входа в административное здание висело табло, показывавшее температуру, время и уровень радиации, и Калинин припомнил, что самый высокий показатель, который он на нём видел, это 0,26 мкЗв/ч. Максимальная эффективная доза для мирного времени – 0,3 мкЗв/ч, а несколько часов назад её повысили до 0,5 мкЗв/ч, то есть была введена норма военного времени. Значит, на поверхности фон превышен больше чем в восемьдесят раз по новой общегражданской норме.
Комбинезон, обувь и противогаз Мацкевич оставил в специальном помещении убежища, где хранились средства защиты после использования. Он также принёс свой мобильник: никаких пропущенных звонков и сообщений не было. Дело в том, что в «гардеробе» специальная аппаратура подавляла радиоволны в диапазонах мобильной связи.
Рассказ Мацкевича прервало обращение премьер-министра.
В каждом из жилых помещений бомбоубежища находилось по одному экрану и по паре громкоговорителей системы ОКСИОН. Всё время на экранах транслировались правила поведения в условиях радиационной опасности, технологических бедствий, эпидемической обстановки, приёмы оказания медицинской помощи и прочее. Когда подразделения ПВО обнаруживали вражеские цели, то подавался сигнал воздушной тревоги. С момента объявления тревоги и до сей минуты в Московском регионе не было команды отбоя.
Ещё за четверть часа до начала обращения премьера люди уже начали занимать места поближе к информационным экранам. Ровно в двенадцать часов зазвучал голос исполняющего обязанности Президента. Голос как бы придавленный, неровный, слабый. Не хватало в нём, явно, гранитной тяжести и твёрдости. Говоривший сидел за высоким массивным столом, на фоне карты России. Одет он был в тёмно-синий костюм и чёрную рубашку. Лицо казалось тёмным, глаза суетливо бегали между телесуфлёром и объективом камеры.
