— Вы так думаете?! — физиономия профессора Голденвысера
стала — что прокисшее молоко.
— Ну конечно же, сэр! — зачастил недотепа из Лидса. —
Судите сами! По сей день неизвестно, откуда пришли в Месопотамию шумеры, точно,
как и куда они ушли, словно растворившись без остатка среди семитских племен.
— Как это, без остатка?! — крикнул профессор Чванс и
поджал тонкие губы до самого носа.
— Спору нет, сэр, шумеры подарили народам Междуречья
высочайшую культуру. Они оставили после себя исполинские сооружения —
величественные башни ступенчатых пирамид — зиккуратов, с вершин которых вели
наблюдение за звездным небом. Шумеры научили туземцев математике и
делопроизводству, ирригации и мелиорации, азам инженерных наук, судостроению и
прочим полезным знаниям. И, словно выполнив просветительскую миссию, как
испарились, поскольку даже их язык, послуживший первоосновой письменности, стал
мертвым и невостребованным, а упорные попытки отнести его к какой-либо из
известных языковых семей, включая уральскую, полинезийскую, тибетскую и даже
чукотскую, потерпели фиаско. Он как бы — сам по себе, без малейших намеков на
генеалогические связи, сэр!
— И что с того? — удивился профессор Чванс. — Возьмите
хотя бы lingua Latina…
— Я-то возьму, сэр, только результаты вас вряд ли
удовлетворят, поскольку картина будет диаметрально противоположной. Ибо латынь,
сэр, будучи мертвым языком, активно применяется в фармацевтике, медицине,
других отраслях естествознания, я уж об отправлении религиозных культов
промолчу. А также, о влиянии латыни на множество современных языков романской
группы, от итальянского, французского, испанского, португальского,
провансальского — у меня, сэр, пальцев на руках не хватит, и вплоть до языка,
на котором изъясняются молдаване. Между тем, сами шумеры звали себя
пришельцами, чужаками…
— Черноголовыми пришельцами, позволю себе напомнить
вам, — холодно вставил профессор Голденвысер, начиная потихоньку закипать. —
Черноголовыми, а не какими-то там огнеголовыми!
— Огненноголовыми, с вашего позволения, — в который раз
поправил его Офсет, немедленно удостоившись в ответ уничижительного взгляда.
— Ну допустим, — согласился преподаватель из Лидса. —
Однако не забывайте, прилагательное «черноголовые» приклеилось к шумерам
стараниями семитов!
— Ну, это, знаете ли, чересчур уж эмпирическое
допущение! — огрызнулся Голденвысер.
— А свой язык шумеры звали благородным, — словно не расслышал
упрямец из Лидса. — Кстати, сэр, насколько мне известно, он классифицируется
как агглютинативный язык, где словообразование происходит путем добавления
множества суффиксов и префиксов, каждый из которых наделен определенным
значением, и в этом плане, аналогичен индейским языкам, включая аймара и кечуа…
Профессор Голденвысер смерил выскочку взглядом русского
умельца Левши, собравшегося подковать механическую «аглицкую» блоху, подаренную
самодержцу Александру спесивыми англичанами с намеком на подавляющее
техническое превосходство.
— Почему бы не предположить, — самозабвенно продолжал
мечтатель из Лидса, — что шумеры, после завоевания Междуречья воинственными
дикарями, уплыли туда, откуда явились, то есть, на южноамериканский континент…
— По той простой причине этого никак нельзя
предположить, милейший, что англичане в ту пору, еще не учредили Голубой ленты
Атлантики, — с ехидцей вставил Чванс, пожав жидкие аплодисменты.
— Но как иначе объяснить, что у индейцев, проживающих в
глуши, в бассейне Маморе, фактически в полной изоляции, оказались копии
глиняных табличек из Шумера?! — не сдавался историк из Лидса.
— Вот именно! — подхватил профессор Голденвысер. — Вот
это, действительно — вопрос из вопросов! Я думаю, нам стоит адресовать его
полковнику Офсету. Только в несколько перефразированной форме. И, вместо того,
чтобы удивляться, откуда у дикарей с берегов Маморе взялись копии табличек
шумеров, спросим у полковника всерьез: откуда вы их выцарапали, милейший?!
Сер Перси побагровел.
— Ясное дело, откуда! Он срисовал их из монографии
доктора Опперта. Или из грамматики шумерского языка, составленной тридцать лет
назад профессором Ленорманом!
