— Палин! — слышался из-за двери отчаянный вопль Карамона — далекий и глухой.
Затем раздались непонятные звуки и пение, а следом — глухой удар, словно что-то тяжелое обрушилось на дверь. Через мгновение толстые дубовые панели задрожали, снизу показалась полоска света. «Даламар бросил заклятие, — подумал Палин, прислонившись к створке. — А в дверь, наверное, ударил плечом отец».
Ничего не происходило.
Внезапно позади юноши, в глубине палаты, возник слабый свет; постепенно становясь ярче, он осветил лабораторию. Страх Палина уменьшился, хотя он понял — ничто не может открыть дверь снаружи.
«И все же, — улыбнулся юный маг, — впервые в жизни я сделал что-то самостоятельно, без помощи отца, братьев или учителя». Успокоенно вздохнув, Палин расслабился и огляделся.
Ему лишь дважды описывали эту комнату: один раз отец, другой — Танис Полуэльф. Больше Карамон никогда не говорил о том, что произошло в лаборатории, когда умер брат. Он рассказал об этом младшему сыну лишь после долгих расспросов, да и то вкратце, осторожно подбирая слова. Лучший друг Карамона, Танис, был более многословен, но и в его рассказе был горьковато-сладкий привкус любви и самопожертвования, о которых даже ему было трудно говорить. Однако описания Карамона и Таниса оказались точными. Лаборатория выглядела именно так, как представлял ее себе Палин.
Медленно продвигаясь в глубь палаты, осматривая каждый предмет, юноша почтительно сдерживал дыхание. Ничто и никто не тревожил в течение двадцати пяти лет покой этого места. Как и говорил Даламар, ни одно живое существо не осмелилось проникнуть сюда. Серая пыль лежала на полу толстым слоем, но в ней нельзя было увидеть даже мышиных следов. Она напоминала только что выпавший снег. Пыль просочилась в щели окна, но ни один паук не сплел здесь своей паутины, ни одна летучая мышь не шевелила крыльями в гневе, разбуженная неожиданным визитером.
Размер палаты трудно было определить. Сначала Палин думал, что она маленькая, поскольку находится на вершине Башни и, рассуждая логически, не может оказаться большой. Но чем дольше он в ней находился, тем просторнее она казалась.
— Или это я становлюсь меньше? — прошептал юноша.
«Я ведь не маг и чужой ей», — промелькнула у него мысль. Но сердце возразило: «Ты еще нигде не был настолько своим».
Воздух был спертым, пахло плесенью и пылью. Но сквозь духоту пробивался какой-то знакомый пряный аромат. Палин заметил знакомый отблеск — вдоль одной из стен стояли кувшины, наполненные сухими листьями, лепестками роз, разными травами и пряностями.
Компоненты заклятий.
Но чувствовался и еще какой-то запах, не такой приятный, — запах разложения, смерти. Возле больших кувшинов на полу и у огромного каменного стола лежали скелеты странных, незнакомых существ. Вспомнив рассказы о дядиных экспериментах по созданию жизни, Палин мельком взглянул на скелеты и быстро отвернулся. Он внимательно осмотрел каменный стол, полированную поверхность которого испещряли руны. Неужели этот стол в самом деле подняли со дна моря, как гласит легенда? Пальцы юного мага любовно пробежали по пыльной поверхности стола, оставляя небрежный след. Рука прикоснулась к высокой спинке стула, стоящего рядом. Палин буквально видел, как дядя сидел здесь, работал, читал...
Он перевел взгляд на занимающие целиком одну из стен ряды полок с магическими книгами. Сердце учащенно забилось, когда Палин приблизился к ним, узнавая по описаниям отца книги великого архимага Фистандантилуса — в темно-синих переплетах с серебряными рунами на корешке. От них исходил холодный шепот. Юноша содрогнулся, боясь подойти ближе, хотя руки так и тянулись прикоснуться к фолиантам.
Однако он не осмелился. Только маги высшего ранга могли открывать такие книги, но далеко не каждый из них решился бы прочесть заклинания, написанные в них. Палин знал, что, если он попытается дотронуться до книг, переплеты сожгут его тело, так же как слова внутри сожгли бы разум. Разочарованно вздохнув, он перевел взгляд на другой ряд — там располагались черные книги с серебряными руническими надписями. Книги Рейстлина.
