доброжелательным, как и в бабушке Моники и Кристи.
- Мейси?
Вот это попалась – так попалась! Величайшее «Попалась!» за все
времена. Я подскочила на месте, завопив от неожиданности, едва не потеряла
равновесие и чуть не свалилась в розовые кусты, а затем, наконец, разглядела
Уэса.
- О, - я попыталась успокоить дыхание, судорожно сглатывая, - о боже
мой!
- Ничего себе. Ты почти оглушила меня, - он стоял на дорожке возле
меня, засунув руки в карманы. На этот раз на нем была футболка.
- Да потому что это ты довел меня до такого! Что ты тут делаешь?
Шпионишь в темноте?
- Не шпионю. Я звал тебя несколько раз за последние пять минут, но
ты не отзывалась.
- Я не слышала, - скрестила я руки на груди. – Ты подкрался и напугал
меня. Вот это ты сделал, да.
- Нет, - медленно повторил он, словно объяснял мне сложную задачу по
тригонометрии, - я бежал вон там и увидел, как ты кладешь сумочку в
машину. Я позвал тебя, но ты не услышала.
Я опустила взгляд. Подул ветер, и цветы за спиной Уэса наклонились в
одну, затем в другую сторону. Подняв голову, я увидела, как прутики волос
статуи тоже зашевелились под дуновением ветра, раздался тихий перезвон.
Мы с Уэсом слушали его, глядя на скульптуру, пока ветер снова не стих.
- Ты правда напугал меня, - сказала я, практически смутившись на этот
раз.
- Я не хотел.
- Знаю.
Я направилась по дорожке обратно, Уэс шагал рядом.
- Позволь мне загладить вину.
- Ты не обязан.
- Не обязан. Но я хочу.
Я повернулась и взглянула на него.
- Да?
- Да, - кивнул он.
Извинения могут иметь разные формы: бриллианты, конфеты, цветы,
глубочайшие сожаления, но никогда я не получала извинений в виде
карандаша, пахшего сладким сиропом. И, должна признать, это сработало.
- Ладно, - улыбнулась я. – Ты прощен.
Мы с Уэсом сидели в «Мире вафель», небольшом придорожном кафе,
где подавали отменные бекон и вафли, по заверениям Уэса. Впрочем, он был
прав. Кроме отличного угощения кафе славилось маленьким сувенирным
магазинчиком, где Уэс за $1.79 купил для меня карандаш с нарисованными
на нем вафлями.
Официантка подошла к нашему столу и ласково взглянула на Уэса.
- Здравствуй, сладенький, как ты? – она была примерно возраста моей
мамы. – Тебе как обычно?
- Разумеется, - кивнул он, откладывая меню на край стола, - спасибо.
- А тебе, дорогуша? – повернулась она ко мне.
- Вафлю с картофельными оладьями, пожалуйста, - я положила свое
меню поверх его.
В кафе кроме нас был пожилой мужчина с газетой, без конца пьющий
кофе,
и
несколько
пьяных
студентов,
громко
смеющихся
и
разговаривающихся. Я поднесла к носу карандаш, вдыхая сладкий запах.
- Признай, что не веришь, как тебе удалось зайти так далеко в жизни,
не имея под рукой этого карандаша, - рассмеялся Уэс.
- Во что я не верю, - сказала я, - так это в то, что тебя здесь хорошо
знают. Когда ты успел здесь примелькаться?
Уэс поставил локти на стол между своими ножом и вилкой.
- После маминой смерти я не мог уснуть, а здесь было открыто
круглосуточно. Сидеть тут было лучше, чем кататься по округе. А сейчас я
уже привык к этому месту и, когда мне нужно вдохновение, прихожу сюда.
- Вдохновение, - повторила я, оглядываясь по сторонам.
- Да, - ответил Уэс таким тоном, словно собирался убедить меня в
своей правоте, если услышал бы хоть малейшее сомнение в моем голосе. –
Когда я работаю в тишине, в какой-то момент начинаю тормозить, и тогда
прихожу сюда. Здесь всегда кто-то есть, а когда вокруг кипит жизнь, то
работать легче.
- А что насчет волос у статуи? Ты придумал их здесь?
- Да, но эта фигура особенная, я сделал ее специально для одного
человека.
- Для Стеллы, - кивнула я.
- Именно, - он улыбнулся. – Она очень много сделала для нас с Бертом
и помогала, чем могла, когда мама болела. Благодаря ей Берт смог пережить
все это. Скульптура – меньшее, что я мог для нее сделать.
- Она великолепна, - сказала я, а Уэс пожал плечами. Как я уже знала,
он всегда реагировал на похвалы именно так. – А что натолкнуло тебя на
