«Он умер 28 декабря 1978 г. в киевской больнице, где находился под наблюдением КГБ. Жене сообщили, что он умер от рака. Ему был 51 год».
«Умер мученик КГБ Гелий Снегирёв».
«Скончался Гелий Снегирёв. КГБ замучил украинского писателя-диссидента».
«Его друг Виктор Некрасов ранее уже не раз писал в “Монде” об этом отважном и отчаявшемся человеке».
И в конце концов – извещение в нью-йоркском «Новом русском слове»:
В храме Христа Спасителя
будет отслужена панихида по замученному и убиенному
Гелию Ивановичу СНЕГИРЁВУ,
украинскому писателю, борцу за права человека в СССР,
горячо верующему православному гражданину,
скончавшемуся в Киеве в декабре 1978 г.
Ах, утону я в Западной Двине…
Известнейший во всех волнах эмиграции журналистский лис и волк Яков Моисеевич Цвибак, для удобства называвший себя Андреем Седых, питал к Некрасову слабость. И Некрасов тоже любил его. Они и переписывались, и перезванивались, и встречались частенько в Америке. Приехав в Париж с приватным, как он сказал, визитом, Андрей Седых зашёл к нам на Пасху в 1979 году. Выкушал кулич, рассказал о своей парижской жизни в пору, когда он был просто репортёром Яковом Цвибаком. Скромно сунул Вике какие-то гонорарные деньги и подарил свою книгу «Далёкие близкие»: «Дорогому Виктору Платоновичу Некрасову от друга и почитателя».
Во все годы эмиграции Седых безотказно печатал статьи и рассказы Некрасова и обязательно платил гонорары. Деньги небольшие, но без задержки. Старый литератор, хлебнувший и вкусивший горести и отрады первой эмиграции, он, как никто, понимал, сколь кстати приходятся несколько попутных долларов. А для души еженедельно высылал из Нью-Йорка бандероли с последними номерами «Нового русского слова», чем очень ублажал своего друга.
В начале восьмидесятых Некрасов начал регулярно писать передачи для «Радио Свобода». Многие из них, слегка переработав, посылал в «Новое русское слово», в очередной номер. Особенно ему хотелось, чтобы публиковались материалы об оставшихся в Союзе друзьях, то ли о тех, кто притеснялся, то ли по случаю какой-то их даты, то ли чтобы просто рассказать о них.
После многих лет взаимного благоволения между парижской «Русской мыслью» и Некрасовым начал возникать некий напряг. Когда в газете царила княгиня Зинаида Алексеевна Шаховская, всё было проще, Некрасова без разговоров печатали.
Но затем редакцию возглавила И.А. Иловайская и в редколлегии, видимо, была принята линия, при которой статьям Некрасова первостепенная роль не отводилась. Отношения поддерживались корректные, и газета временами его печатала – но когда он сам отстранял обиду, звонил и посылал какой-либо неотложный материал.
Смею предположить, что в то время редактор и парочка влиятельных диссидентов решили, что грянул час провозгласить «Русскую мысль» дружиной архангелов, рубящихся с Империей зла. А статьи Некрасова были, считали в редакции, беззубыми, мягкотелыми или просто вне злободневного клича.
В редакции работала открыто к нему благожелательная Ирина Гинзбург, но теперь В.П. даже к ней обращался неохотно…
Тогда Некрасов почти полностью повернулся к «Новому русскому слову», посылал туда практически все свои рассказики и статьи. Возможности «НРС», газеты по-американски внушительной, двадцатистраничной, да к тому же ежедневной, ни в какое сравнение не шли с худосочной восьмистраничной парижской «Русской мыслью». Выходящей раз в неделю и казавшейся американцам местечковой и келейной газеткой, сообщавшей в основном о задавленных на дорогах собачках и сломанном дверном звонке у муниципального советника.
Вот и сейчас В.П. отвалился от телефона, торжествующе потирая руки. Он только что переговорил с главным редактором.
– Я был горд и заносчив в разговоре! – объявил Вика. – Удалось напечатать стихи Генки Шпаликова!
В «Новом русском слове» от 18 июля 1976 года.
Вступительная фраза Некрасова – «Ваша газета будет первой его посмертной трибуной».
Два стихотворения посвящены В.П. Некрасову.
И без тебя повалит снег,
А мне всё Киев будет сниться.
Ты приходи ко мне во сне
Через границы.
Вырезки из «НРС» будут вклеены Викой в специальный альбом, рядом с фотографиями: Гена с Хуциевым, Гена на киевской кухне напевает мне на магнитофон свои песни, Гена там же улыбается, машет рукой…
