Седовласый и моложавый, Макс Раллис одевался чрезвычайно элегантно, носил вместо галстука шикарный шейный платок и во все времена года был покрыт загаром. Он и был директором отдела исследования аудитории «Радио Свобода», крохотной и не известной никому конторы, на первый взгляд непонятно чем занимающейся.
Потом я ходил туда еженедельно два-три месяца подряд, получал от секретарши кассеты и шёл в соседнюю комнату с магнитофоном. Это были уже транслированные передачи «Радио Свобода» о жизни и событиях в Советском Союзе. На своё девственное советское ухо я должен был их прослушивать и не сходя с места заполнить анкету с краткой рецензией: компетентен ли автор, каков язык, было ли интересно, актуальна и доходчива ли передача, как воспримется советскими радиослушателями… Приглашались лишь свежеприехавшие из Союза. Считалось, что человек, поживший за границей более трёх месяцев, теряет восприимчивость к пропаганде. Платили весьма щедро…
Вика и Макс шли под ручку, не торопясь, болтая и смеясь, со стороны было приятно посмотреть – два дружка прогуливаются в свое удовольствие, на жизнь не жалуются.
Русский ресторан «Доминик» был далеко не всякому по карману. Даже днём здесь тихо наигрывал тапер-виртуоз, метрдотель знал посетителей по именам, а каждый столик обслуживали два официанта. Крахмальная салфетка была размером с банное полотенце, полагалось укрываться ею от пояса, включая колени. Боясь дать маху, я за столом точно повторял все жесты Макса, но всё же ухитрился перепутать ножи при вкушении исландской маринованной сельди. Подавали вкусные русские блюда, водка замораживалась до густоты желе, вместе с кофе предлагалась сигара. Некрасов водку не пил, а мы с Максом выпили по малюсенькому графинчику. На десерт гости пожелали фрукты, но Макс тихонечко растолковал, что в хорошем ресторане фруктов не подают, считается, это слишком простецки. Вика удивился, я же сделал вид, что это общеизвестная истина.
Естественно, это был деловой обед, поэтому заплатил Макс. А разговор крутился вокруг извечной темы – о всесилии КГБ.
Какое там всесилие, говорил Некрасов, наверняка у них такой же кавардак, как везде в Союзе. Всесилие заключается в колоссальном количестве осведомителей. Не каждый ведь найдёт смелость отказаться стучать.
– А потом, Советам не хочется казаться совсем уж варварской страной, лестно им показать, что и у них оппозиция зарождается, – сказал Макс.
…Некрасов вернулся от Раллиса воодушевлённым и деловитым – о Снегирёве будут передачи и по «Свободе», и по «Голосу Америки». Может, и в конгрессе запрос о нём сделают, так что не всё потеряно.
Позвонил и Андрею Седых, владельцу и главному редактору нью-йоркского «Нового русского слова». Обстоятельно рассказал о предстоящих бедах Гелия, попросил газетную огласку.
Тот твёрдо обещал.
В День Бастилии было напечатано новое письмо Гелия Снегирёва, «Обращение к президенту Картеру». А через несколько дней Некрасову передали «Письмо Брежневу». Стало абсолютно понятно, что Гелий погиб. Такие вещи не прощают.
В эти дни к Некрасову по делам зашла Татьяна Плющ. Заговорили о письмах. Что скажет она, умудрённая опытом жена диссидента? Она же знает диссидентскую психологию. Ну так что же Гелий делает, это же самоубийство? Смотри, Таня, что он пишет: «Вы лишили моих соотечественников-украинцев национального достоинства, вы добились от нас того, что мы боимся и не хотим называться украинцами».
Это бывает с людьми, ответила печально Таня, когда над ними глумятся, уверяют, что у них мания реформаторства. Вот они от отчаяния и решаются на крайнее. Таких нельзя остановить, они закрыли глаза и так пойдут до конца…
Гелия арестовали через два месяца. После ночного обыска, сообщила по телефону его вторая жена, Галина Анатольевна. В «Монде» статья – «Украинский писатель Снегирёв арестован». Некрасов потом ещё трижды писал в этой газете большие статьи в защиту Гелия, неизвестно на что надеясь…
Газеты бессильно оповещали:
«Гелий Снегирёв почти ослеп – кровоизлияние в оба глаза…»
«В результате истязаний и насилия Гелия Снегирёва разбил паралич…»
