— Как пожалилась? — не понял Воробьев. — Она же все время под наблюдением!
— Э-э, под таким наблюдением одно удовольствие сидеть! Вы вот не заметили в углу кружочки от бутылок, а следы есть, и проверять не надо. Да и с ваших слов знаю, что попивал Прихватов, а уж спьяну какое наблюдение… Вот и захаживал к пленнице вашей Катьков…
— Да как же, если Прихватов в соседней комнате? — удивился Семенов.
— Дак снотворное есть, трудно ли подмешать… Но от него голова чумная на утро, вот Прихватов, видимо, и стал догадываться, да решил обмануть Настю… Обмануть-то обманул Прихватов, да, видно, обхитрил его атаман. И убить поначалу Катьков хотел как бы случайно, мол, к Насте голый полез, на голове, вон, вмятина есть, — та ударила и убила случайно да сбежала. Но, видно, крепко он Катькову с Настей насолил, коли так изуродовали!.. Не побоялся и подпись свою оставить!.. Н-да…
Ларьев замолчал. Егор с Семеновым слушали раскрыв рот. Через полчаса Лынев привел экспертов.
— Через час обедать, у меня режим, — объявил Ларьев. — Кстати, запросите Свердловск, — говорил он Егору по дороге, — пусть там пороются в протоколах и назовут места прежних укрытий банды. Наверняка Катьков остановится в одном из них…
— Почему вы так думаете? — спросил Воробьев.
— А что это вы все время меня спрашиваете, господин старший уполномоченный? — вскинув на Егора сухонькое лицо, удивился Ларьев. — Вот подумайте: почему?
Воробьев задумался.
— Ну, наверное, Катьков подумает: раз нам его места известны, то мы туда не пойдем, а, значит, там можно укрыться, искать не будут, — ответил Егор.
— Слабое объяснение, путаное. Катьков умнее! — возразил Ларьев. — Ну, думайте, думайте! Ну?
— Надеется, что дружки эти места не откроют?.. — неуверенно спросил Егор.
— Опять глупо, потому что ни на кого Катьков положиться не может, тем более на банду, которая сдалась и ждет поблажек. Думайте!
Воробьев наморщил лоб, нахмурился.
— Не напрягайтесь, — посоветовал Ларьев, — а то не только мысль не придёт, ни один факт из прошлого не вспомнится… — Ларьев помолчал, пожевывая губами воздух. — А все просто. Надо только своего противника ставить чуть выше себя, ведь он ищет решение в десятки раз быстрее, так как от верного ответа зависит его жизнь. Катьков знает, что здесь дружков его не допрашивали, а отправили в Свердловск, что из Свердловска сюда копии допросов не пришлют, не принято, что сами вы ими не поинтересуетесь, другой работы полно, вот и выходит, что места прежних его укрытий вам не знакомы. Это первое, но не главное. Катьков этот вариант, как бы соблазнителен он ни оказался, всерьез не примет, ибо всегда есть: а вдруг?! А вдруг найдется такой Егор Воробьев да проверит?! Да еще после такого разбоя! Но и в чужое место идти не гоже, не те времена. Значит, он спрячется в прежнее, верное укрытие, но в такое из них, в которое вам сразу не сунуться, такое, какое имеет хорошее оповещение, откуда можно легко уйти, и так далее. Ему теперь надо переждать весну. А это месяца полтора…
Воробьев был поражен столь убедительной проницательностью Ларьева.
После обеда посланец Москвы познакомился с Сергеевым и стал изучать дело диверсии. Приездом Ларьева Василий Ильич был недоволен.
— Ну вот, ворчал он, — прикатил, когда все сделано! Теперь, конечно, весь успех этот, из бывших, заберет себе, и они останутся с носом, хотя все уже раскрыто и делать больше нечего.
Василий Ильич выговаривал эти слова Воробьеву, а в присутствии Ларьева сидел хмурый и насупленный. Ларьев же будто и не торопился заканчивать чтение дела и допрашивать Бугрова. Он прогулялся по городу, отобедал, вздремнул часок и попросил Воробьева подробно рассказать ему события последних дней. Воробьев снова рассказал ему, что знал, ничего не утаив, прибавив свое мнение по поводу ареста Бугрова. История Бугрова, собственно, и волновала Ларьева, и о нем он попросил Егора рассказать буквально все, каждую мелочь.
— Это интересно, это интересно! — бормотал Ларьев, хотя ничего интересного в этой истории Егор не видел, кроме ужасных и рвущих душу подробностей. Нина Бугрова на улице упала в обморок и теперь лежала дома с высокой температурой. Воробьев через знакомых попросил соседей-старушек поухаживать за ней. Сам появиться не мог, ибо сгорел бы от стыда. Перед глазами, как наяву, стояла картина ареста.
