Время итогов - страница 38

— Ешь, — угощал меня Исмаил. — Пожалуйста, кушай!

Он лежал в больнице около года. Конь раздробил ему голень. Только-только рана начинала затягиваться, как откуда-то появлялся осколок косточки, и снова парня несли в операционную, и там снова чистили рану, обрезали ненужное, и Исмаил возвращался мрачным и подавленным.

Четвертым был русский, пожилой дядька, попавший под поезд. Его кувыркало по шпалам, над ним прошел весь состав, уж думали, живого места не останется, но, к общему удивлению, отделался он легко — трещина на позвоночнике и сломанное ребро. Лежал он в гипсовом корыте. У него была крупная голова, и, судя по ней, это должен был быть рослый человек, но когда он встал, то оказался маленьким коротконогим дядькой.

— Патаму и под поезд не попал, — сказал Исмаил. — Кушай, пожалуйста!

Скучно тянулось время. И как просвет в пасмурном небе — Иван.

— Свету бы надо, — поглядев на меня и на других, сказал он. — У меня есть.

Но я покачал головой.

— Твое письмо я отправил, — сказал он.

— Какое письмо? — Я совсем и забыл о письме Марии. — Зачем же ты это сделал?

— Чего?

— Зачем отправил письмо? Ведь я же писал его, когда был здоров.

— Тем более нужна, когда болен. Получай папиросы и поскорей возвращайся.

— Куда я такой?

— Ничего, Виктор сказал, будешь камералить.

То есть я буду сидеть дома и обрабатывать материалы полевых работ.

Он ушел, и я опять остался лежать и думать свое. Только теперь к этому примешалось еще и то, что Мария едет. Горы, солнце, инжир, орехи... Узнает, что был выпивши. Впрочем, это можно и скрыть. Мало ли чего не бывает на изысканиях...

— Вы что, много пьете? — однажды спросила меня та самая сестра, которая капала на марлю эфир.

— Ну, что вы, совсем не пью.

— Вас было не усыпить. Вы кричали, по-всякому обзывали нас, плевались. Такого больного еще никогда не было.

— Извините, только я ничего не помню.

— Вы не ответили. Много пьете?

Я вспомнил джа-джи, ряд бутылей с местным вином. Но ведь и другие пьют.

— Нет, тут дело не в вине, — ответил я, — по всей вероятности, у меня такая нервная система. Я очень легко возбуждаюсь. Вспыльчивый.

Сестра пренебрежительно усмехнулась.

—Куда вы годитесь с вашей вспыльчивостью по сравнению с южанами. Просто много пьете. — И ушла.

Прошло шесть лет, и она, высокая, суховатая женщина, стала прообразом Алевтины Валериановны для рассказа «Дом напротив». Никогда не знаешь, что из жизни ляжет в рассказ или повесть. Другой раз кажется, что вот это непременно должно пригодиться, даже запишешь, чтобы не забыть, но так и не используется. Иное же вроде пройдет мимо, не очень и тронет и вдруг окажется необходимым, без чего и произведения быть не может. В какой-то степени и Исмаил из жизни стал прообразом Исмаила для рассказа. Что же касается доктора Полякова, то тут почему-то в рассказ вошел профессор из той больницы, в которой я лежал с воспалением почек. Ну, видно, просто потому, что тот был поколоритнее, нежели доктор Поляков.

Поправлялся я не медленно и не быстро, как положено. Наступил такой день, когда встал на костыли и, робея, боясь упасть, прошел до окна. И радовался, что могу ходить, хотя бы и так. И вышел во двор. И тут мне сообщили, что меня вызывает жена. День не приемный, и она ждет на улице.

Там никого, кроме маленькой девочки, не было. Девочка шла ко мне доверчиво и радостно.

— Наталка... — негромко сказал я и протянул руки, повисшие на костылях.

И она побежала навстречу. И тут вышла из-за угла Мария. Такой красивой я никогда еще ее не видал. Высокая, в красном, туго обхватывающем грудь и бедра платье, в туфлях на высоком каблуке, со своими светлыми волосами, с синевой глаз. Я заторопился к ней, заскакал на костылях, в глубине души боясь, что она отвернется от меня. Уж слишком я был непригляден по сравнению с ней, в больничном застиранном халате, в кальсонах с тряпочными завязками, которые торчали из-под него, со своей растерянно-жалкой улыбкой. Но зря, зря боялся. Она плакала и смеялась и бежала ко мне. И я обнимаю ое, целую, не выпускаю из рук, и что-то спрашиваю, и что-то отвечаю ей, и скорей-скорей уехать отсюда домой, в Баян.