Они ничего не знают. Я улыбнулась про себя, радуясь, что Джеймс проглотил таблетку прежде, чем до нее добралась Программа. Я знаю, он выдержит – он слишком, черт побери, нахальный, чтобы спасовать. Он сейчас с Релмом, но раз Программа разыскивает этого типа, значит, Джеймса он не сдал. Я посмотрела на доктора из-под влажных ресниц.
– Артур хотел исправить вред, нанесенный Программой, – сказала я. – Он собирался вернуть нам воспоминания и лечить депрессию как полагается, как было, пока вы не извратили терапию.
У Беккета немного вытянулось лицо. Он подался вперед:
– Методы Причарда признаны неэффективными, а Программе необходимо было развиваться. Нет никакой гарантии, что Панацею когда-либо воспроизведут. Ивлин Валентайн, должно быть, использовала стволовые клетки, а сейчас это незаконно. Он об этом говорил?
Даже сквозь искусственное онемение чувств я ощутила удовлетворение. Беккет ничего не знает о Панацее и надеется что-нибудь узнать от меня. Я никогда не была так счастлива оттого, что не знаю ответов.
– Надо спросить самого Артура Причарда, – невинно сказала я, глядя на высокую полку в дальнем углу, куда Беккет переложил чугунное пресс-папье. Не мог спокойно видеть его на столе. А ведь у меня была возможность убить Беккета. Может, и надо было. – Чего вы от Релма-то хотите? – спросила я, вяло шевеля губами. – Вы же нас поймали. Даже если он не сдал нас самолично, задание он выполнил. Отчего вы все равно хотите забрать его воспоминания?
Доктор Беккет сложил руки на столе.
– Для нас он обуза, – просто ответил он. – Его сотрут полностью.
Во мне плеснулась былая привязанность к Релму, хотя я его ненавижу, – ненавижу то, что он сделал. Я громко шмыгнула носом и вытерла щеку о плечо, отказываясь поддаваться сочувствию. Релм меня предал. Я этого не прощу.
– Ну и хорошо, – произнесла я наконец, хотя и не искренне. – И прекрасно.
Оставив кресло в коридоре возле кабинета Беккета, Аса вел меня в палату, крепко удерживая за талию. На ногах эффект лекарства чувствовался сильнее – я шаталась и шла нетвердо.
– Еще чуть-чуть, – сказал Аса, сворачивая в мой коридор.
– Надо было везти меня на кресле, – пробормотала я, взявшись за стену, чтобы отдышаться. – А почему я не привязана? Не боишься, что я тебя оглушу?
– Нет, – ответил Аса. Он непроницаем, его лицо всегда стоически спокойно, движения размеренны. В палате он откинул одеяло, поддерживая меня другой рукой, и помог лечь. Сразу навалилась боль от всего, что я сегодня вынесла. Аса постоял, глядя на меня, и я подала ему руку.
– Почему ты мне помогаешь? – спросила я. Он взял меня за руку и ободряюще пожал.
– Релм попросил.
Глаза у меня расширились. Я выдернула руку, но Аса снова схватил ее и прижал к сердцу.
– Релм о тебе беспокоится, – настойчиво повторил он. – Он просил присмотреть за тобой.
Я не желала слушать и попыталась ударить Асу, но он легко забрал сразу обе мои руки в свою. Я вскрикнула от боли в запястьях.
– Успокойся, Слоун, – сказал он, удерживая меня.
– Майкл Релм лжец, – зарычала я, отбиваясь. Аса прижал мои руки к кровати.
– Все мы лжецы. Каждый скрывает, кто он на самом деле.
– Но не настолько же. – Я снова заплакала, но слезы сменились гневом. Я заметалась из стороны в сторону, борясь – не знаю с чем. Я думала, Релм меня любит. Я так в нем ошиблась…
– Ненавижу его, – всхлипнула я от невыносимой печали, зарывшись лицом в подушку. – Ненавижу!
Рука Асы тронула мои волосы. Он мягко гладил меня по голове, пока я не начала засыпать, отпуская боль, от которой не спасало лекарство. Уже почти погрузившись в сон, я услышала шепот Асы:
– Майкл будет очень огорчен, услышав это.
