Слова Релма врезались друг в друга и падали вокруг меня, тяжелые, как камни. Его тайна была куда серьезнее, чем я могла представить. Релма вылечили. Когда? Почему он мне не сказал?
Релм внимательно смотрел на меня:
– Что скажешь, Слоун? Что ты чувствуешь, узнав, что у меня в памяти осталось все мое прошлое, а тебе я не говорил?
– С-скотина. – От шока я не знала, что чувствовать. По словам Анны, Релм берег таблетку до лучших времен, когда закроют Программу, а он уже здоров? Значит, он и ей лгал?
Релм улыбнулся, но без веселости.
– Лучше бы ты действительно меня ненавидела, – сказал он. – Но ненависти в тебе нет. Пока нет.
Он потянулся к моей руке – жест слишком интимный, ведь мы сидели на кровати, – и я отодвинулась. Релм хотел что-то сказать, но тут же закрыл рот, глядя мимо меня на дверь. Сердце пропустило удар – неужели Джеймс? Обернувшись, я увидела доктора Причарда.
– Можно с вами поговорить, мисс Барстоу? – спросил он. Я в ужасе посмотрела на Релма. Он потер ладонью лицо и взглянул мне в глаза.
– Я буду в коридоре, – тихо сказал он. – С тобой ничего не случится.
– Ты оставишь меня с ним? – яростно прошептала я. Попыталась взять себя в руки, но в присутствии Причарда это плохо получалось. Либо он знает, что таблетку дали мне, либо узнал, что Релм принимал Панацею. Релм не должен оставлять меня одну с Причардом. Я не такая, как Релм или Джеймс, я не умею выкручиваться с помощью лжи.
– Ничего плохого не случится, – прошептал Релм, расширив глаза, будто намекая не повторять то, что он мне рассказал. Я еще не успела это обдумать, но, так и быть, притворюсь, будто мне ничего не известно. Я столько всего скрываю, что уже перестаю что-либо понимать.
Релм потрепал меня по плечу и встал. Едва он вышел, Причард присел на кровать. Чувствуя его взгляд, я медленно подняла голову, обмирая от того, что он пришел сказать. Чем просить помощи, он вынул свой бумажник и достал фотографию. Когда Причард протянул мне снимок, у него на глазах были слезы.
– Слоун, мне очень жаль, что тебе пришлось столько пережить. Можно называть тебя Слоун? – Я уклончиво пожала плечами и взяла фотографию. – Пришло время объяснить тебе причину, изначальную цель создания Программы.
Слова непомерно велики для понимания – будто Бог явился, чтобы поведать мне смысл жизни. Вот только Причард не Бог, а чокнутый доктор, укравший мою личность и соизволивший наконец объяснить зачем.
Артур Причард постучал по уголку фотографии.
– Ей было семь, когда это началось, – сказал он со слабой улыбкой. – Моя дочь Вирджиния. – Я взглянула на снимок. Маленькая девочка в короне принцессы и боа из перьев на шее не то кричит, не то смеется. Милая, печальная и странно одинокая картинка. Причард забрал у меня снимок.
– Ей едва исполнилось пятнадцать, когда я однажды рано вернулся с работы и нашел ее висящей на чердаке. Петля была завязана неумело… Думаю, агония длилась довольно долго.
Я заморгала, представив себе мучения девушки, ее отчаяние и одиночество. Мне пришло в голову, что и я когда-то пыталась покончить с собой, страдающая и одинокая, но осталась жива. Почему? В последний момент я передумала? Может, и брат передумал? И Вирджиния?
– Она оставила записку – листок, изрисованный каракулями и бессмыслицей, – продолжал Причард. – Ее мать рано умерла, мы с дочерью жили вдвоем. Вирджиния стала одной из первых жертв эпидемии.
Следовало сказать, что мне очень жаль, но я промолчала. Как сочувствовать человеку, сломавшему нам жизнь, если я даже не помню, кого потеряла сама?
Причард убрал снимок в бумажник, проведя указательным пальцем там, где фотография начала выцветать.
– Раньше я работал с фармацевтическими компаниями, – сказал он, – и назначал лекарства от депрессии. Но после смерти Вирджинии СМИ начали муссировать идею, что причина эпидемии как раз в антидепрессантах, и я бросился искать действенное средство. Я потерял шесть пациентов за неделю – не смог убедить их выбрать жизнь.
