Дальше они звонили в дверь, та распахивалась, и на пороге появлялась нарядная женщина – хозяйка. Она улыбалась, протягивала руки к ним с Кирюхой и говорила сладким голосом: «Как я рада, что вы пришли ко мне в гости. Пойдемте скорей, я напекла пирогов».
Андрей так явственно представлял ее себе, что пару раз она даже приснилась ему: молодая, красивая, с золотистыми волосами, завитыми колечками, ярко накрашенным ртом и крупными серьгами.
Дальнейшее представлялось уже более смутно. Вроде бы они с Кирюхой дарили тетке яблоки и шли по коридору в комнату, где был накрыт стол. На этом фантазия Андрея исчерпывалась: что делают в гостях, он не знал, поэтому начинал воображать все сначала.
В лагере ему нравилось. «Домашние» ребята оказались вовсе не плохими, а вполне нормальными, хотя были среди них задавалы, которые смотрели на детдомовцев косо и с оттенком презрения. Обижать интернатских, однако, никто не смел – уж что-что, а постоять за себя они умели.
Нравились Андрею и отрядные вожатые: высокий черноволосый Сергей и маленькая полноватая Елена Николаевна. У той были добродушно улыбающиеся глаза, скрытые толстыми стеклами очков, и крошечный рыжеватый пучок на затылке.
Кирюха, поехавший в лагерь вместе с Андреем, Елену Николаевну почему-то невзлюбил. Он зло и язвительно передразнивал ее манеру говорить, растягивая слова: «Ма-альчики, ну что это такое!» Она повторяла эту фразу каждый раз, когда видела плохо заправленную постель в спальне, недоеденную кашу или становилась свидетельницей их бесконечных, молниеносно возникающих драк.
Тон у воспитательницы был не строгий, а просительный и даже жалобный, и Андрею каждый раз становилось слегка стыдно за свое недостойное поведение. Почти все мальчики, пользуясь мягким характером Елены Николаевны, в грош ее не ставили и творили что хотели.
Вскоре Елена Николаевна заметила сочувственное отношение Андрея и стала понемножку выделять его из всех. То в столовой лишнюю котлету подложит, то компоту нальет, а сама улыбается, молча глядя, как он ест.
Вредный Кирюха кривлялся и паясничал, утверждая, что «воспиталка втюрилась», но Андрей пару раз съездил ему по шее, и тот затих.
Меж тем Андрей и сам стал осознавать, что испытывает к Елене Николаевне какое-то странное чувство. Она казалась ему той самой теткой из его снов, хотя вовсе не была похожа на нее. Маленькая, кургузая, толстая, со смешными очками, придающими ей сходство со стрекозой, воспитательница даже отдаленно не напоминала нарядную красавицу из грез. И тем не менее он привязался к ней.
Часто, когда другие ребята бежали играть в футбол или шли по кружкам, Андрей оставался в корпусе и помогал Елене Николаевне клеить газету или выставлять в настенном табеле оценки за чистоту в палатах. Она аккуратно выводила круглые буковки и цифры, слегка наморщив от усердия кончик носа, и ему было интересно наблюдать за ней. Он стал рассказывать ей о себе, об интернатской жизни, чего никогда не делал раньше, предпочитая вообще не общаться со взрослыми.
Елена Николаевна умела слушать, ничего не говоря, только внимательно глядя из-за своих очков, подперев пухлую щеку ладонью.
Как-то вечером, когда в спальне уже погасили свет, разобиженный Кирюха не выдержал, ткнул Андрея в бок кулаком и прошипел:
– Меня на бабу променял! Бабы – дуры.
– Она хорошая, – возразил Андрей тоже шепотом. – И добрая.
– Ха, добрая, – презрительно скривился Кирюшка. – Замуж никто не взял, своих детей не нарожала, вот и лезет. Жалеет тебя, придурка.
– Заткнись, – лаконично проговорил Андрей, повернулся к стене и закрыл глаза. Он был уверен, что Кирюшка ляпнул чушь, вовсе не из жалости общается с ним Елена Николаевна и не потому, что холостая да бездетная. Просто ей действительно интересно с ним, потому что он умный, много понимает, почти как взрослый. С тем Андрей и заснул.
Смена подходила к концу, и Андрей с сожалением стал подумывать о том, как грустно будет расстаться с Еленой Николаевной. Он даже собрался попросить у нее адрес, чтобы писать письма.
В лагере активно готовились к «капустнику» – традиционному концерту в конце смены. Ставили смешные сценки, пели и танцевали, кто-то читал стихи, кто-то выполнял акробатические упражнения.