Знал бы тот, как ему наплевать на эту самую ошибку! Ну, написала не то в своих бумажках, ну, случилось с ним то, что случилось, – так ведь обошлось, не помер же. Ясно, что не нарочно она так сделала, – сутки торчала в больнице, дергалась, переживала за того же Скворцова. Да еще сам Андрей голову ей окончательно заморочил – тут и не такое напутаешь.
Разве в этом дело? Андрей со злостью стукнул кулаком по подоконнику. Не может он объяснить старику, почему вчера так себя вел. Есть на то причина, и очень серьезная.
Андрей отчетливо вспомнил визит в реанимацию завотделением. Тот появился почти сразу же, как только он пришел в себя, поинтересовался его самочувствием, объяснил причину внезапно случившегося приступа, извинился за палатного врача.
Андрей его едва слушал: перед глазами все плыло, дышалось с трудом, хотелось одного – спать. Максимов, видя его состояние, еще раз извинился, сказал, что не будет утомлять, просит лишь выслушать. И стал рассказывать про Леру.
Мол, ее нужно понять, у нее проблемы в личной жизни: муж ушел, бросил ее, вот она и ходит сама не своя. На уме одни мужики: то там роман закрутит, то здесь, никому не отказывает. А осудить ее язык не поворачивается – молодая, красивая, хочется мужской ласки, надо самоутвердиться после мужниной измены, как без этого! Вот и гуляет ветер в голове: не до назначений ей, не до писанины.
Максимов говорил и говорил, а Андрею хотелось заткнуть уши и не слушать. Каждое слово отдавалось такой болью, что казалось, лучше бы его и не откачивали, не приводили в сознание.
Заведующий, желая выгородить Леру, сам того не ведая, открыл Андрею глаза на их отношения. Вот, значит, какая она – добрая, ласковая, безотказная! А он-то, дурак, надеялся, что стал для нее единственным и неповторимым? Ерунда все это. Пожалела она его, ясно. Одним мужиком больше, одним меньше – без разницы. Позвал ее, она и пошла, потому что не привыкла говорить «нет». А сам Андрей ей не нужен: зачем такой молодой, красивой, умной девчонке без пяти минут инвалид, по нескольку раз в год попадающий на больничную койку?
Из своего детдомовского детства Андрей вынес один строжайший принцип. Его неукоснительно придерживались все интернатские пацаны и девчонки. Не принимать жалости к себе – негласный закон всех тех, кого с первых дней судьба обделила, не дав того, что по праву должно быть у каждого.
Летом группу детдомовцев отправляли в лагерь. У интерната имелась своя летняя база, но все ребята мечтали о такой поездке. Она несла с собой новые впечатления, возможность вырваться «на волю», хоть ненадолго покинуть казенные стены.
Андрею было лет восемь или девять, когда его наградили путевкой в подмосковный «Факел» за активную работу в редколлегии интернатской стенгазеты. Впервые он покинул пределы детдома, оказавшись в совершенно непривычной для себя обстановке.
Поначалу он никак не мог сориентироваться, освоиться. Вроде бы все вокруг было похожим на интернат. Палата, в которой стояли в ряд шесть кроватей, разделенных тумбочками на двоих, большой двор со спортивными снарядами, просторная, светлая столовая. По утрам здесь пахло овсяной кашей и молоком, вечером две добродушные тетки, стоявшие на раздаче, щедро одаривали ребятишек черными ржаными сухарями из хлеба, оставшегося от завтраков и обедов.
И в то же время были отличия. После отбоя мальчишки в палате громким шепотом обсуждали, куда поедут с родителями после возвращения домой: в цирк, в зоопарк, в кино, в гости. Эти самые гости волновали Андрея больше всего.
В цирк они ходили ежегодно, пару раз бывали в зоопарке, кино крутили в интернате через день.
А гости… Он смутно, с трудом представлял себе, что это такое. Закрывал глаза, стараясь отключиться от голосов соседей по палате, и воображал себе, как они с приятелем Кирюшкой Стеценко собираются в гости. Надевают «парадные» рубашки и штаны – те, в которых стоят на праздничных линейках, – берут в столовке по паре зеленых яблок. Садятся в трамвай и едут далеко-далеко.
За окнами мелькают чужие улицы и переулки. Наконец вагон останавливается, они вылезают и видят большой красивый дом. Заходят в уютный, чистенький подъезд, поднимаются по лестнице обязательно на пятый этаж. Почему именно на пятый, Андрей объяснить не мог, но это было непременным условием его фантазий.
