Он ждал до вечера и направился к каюте принцессы. Гвардеец отдал честь и шагнул в сторону. Фараон вошел, лелея большие надежды. Он увидел, что принцесса сидит неподвижно и безмолвно, ее голубые глаза смотрят подавленно и с тоской. Такое настроение принцессы причиняло царю боль, и он подумал: «Фивы, невзирая на свои просторы, оказались слишком тесными для нее. Какие чувства принцесса может испытывать сейчас, когда она заточена в небольшой каюте?» Он неподвижно стоял перед ней, она села прямо и дерзко посмотрела на него.
— Как вы провели ночь? — тихим голосом спросил Яхмос.
Аменридис не ответила, опустила голову и уставилась в пол. Он с тоской смотрел на ее голову, плечи и грудь. Яхмос повторил свой вопрос, чувствуя в то же время, что надежда еще не угасла.
— Как вы провели ночь?
Казалось, принцесса будет упорствовать в своем молчании, но она резко подняла голову и сказала:
— Это была самая плохая ночь в моей жизни.
Царь не обратил внимания на ее тон и просил:
— Почему? Разве вам чего-то не хватает?
Она ответила тем же тоном:
— Мне всего не хватает.
— Как это так? Я распорядился, чтобы офицер, опекающий вас…
Принцесса раздраженно прервала его:
— Даже не трудись говорить о подобных вещах! Мне не хватает всего, что я люблю. Мне не хватает отца, моих людей и свободы. Однако у меня есть все, что я ненавижу: эта одежда, пища, каюта и гвардейцы.
Царя снова охватило разочарование, он чувствовал, как исчезают его надежды и все, чего он так страстно желал. Его лицо напряглось. Он спросил:
— Вы хотите, чтобы я избавил вас от плена и отправил к отцу?
Аменридис решительно покачала головой и резко ответила:
— Ни за что!
Он посмотрел на нее с удивлением и смятением, но принцесса продолжила тем же тоном:
— Чтобы потом не говорили, будто дочь Апофиса унизилась перед врагом своего великого отца или ей понадобилось утешение.
Надменность и гордость принцессы вызвали в нем гнев и отчаяние.
Царь сказал:
— Вы не стесняетесь демонстрировать свое высокомерие, ибо уверены в моем сочувствии.
— Ты лжешь!
Лицо царя побледнело, он сурово посмотрел на принцессу и сказал:
— Как вы черствы, вы совсем не ведаете, что такое горе и боль! Вы знаете, какое наказание полагается за оскорбление царя? Вам доводилось видеть, как женщину бьют плетью? Стоит мне только захотеть, и вы будете валяться в ногах моего нижайшего по положению воина и молить о прощении.
Царь долго смотрел на нее, пытаясь выяснить, какое впечатление произвела на нее эта угроза. Но принцесса лишь посмотрела на него жестким пристальным взглядом и резко ответила:
— Мы из тех людей, к чьим сердцам не знает дороги страх и чью гордость не могут растоптать те, кто хватает с неба звезды.
Почему бы ему не пристыдить принцессу и не втоптать ее гордость в грязь? Разве она не пленница, которую он может низвести до положения рабыни? Однако эта мысль пришлась ему не по душе. Царь рассчитывал на более любезный поворот в разговоре. Его охватило разочарование, гордость оказалась задетой, а гнев усилился. Не выдавая своих чувств, он воздержался от желания унизить Аменридис и сказал не менее властным тоном, чем принцесса:
— В мои намерения не входит подвергнуть вас мучениям, и этого не случится. Воистину было бы странно истязать столь прелестную рабыню, как вы.
— Нет! Я гордая принцесса!
— Вы были ею до того, как попали в мои руки и стали пленницей. Я охотнее заключу вас в мой гарем, нежели стану истязать. Все решит моя воля.
— Тебе следует знать, что ты имеешь право решать за себя и свой народ, но твоя рука не коснется меня, пока я жива.
Царь пожал плечами, будто серьезно не воспринимал ее слова.
Но Аменридис продолжила:
— По традиции, унаследованной от предков, мы не принимаем пищу, пока не умрем с честью, если оказываемся в унизительном положении и теряем надежду на спасение.
Царь с презрением сказал:
— Правда? Однако я видел, как доставленные ко мне судьи из Фив падали ниц и ползали передо мной, взглядами моля о пощаде.
Лицо принцессы побледнело, и она не промолвила ни слова.
Царь уже был не в состоянии слушать ее, он испытывал горечь разочарования и не мог больше оставаться в каюте. Собираясь уходить, он сказал: