Окорок разлетается на кусочки. Один кусочек отскакивает к стене. Горчичный соус расплескивается по всей комнате.
Пия смотрит на дело рук своих, застыв на месте. Когда до нее доходит, что она натворила, она начинает плакать. Руки ее продолжают трястись.
Мама ничего не говорит. Она начинает молча собирать ошметки окорока с пола. Она прекрасно слышала, что сказала дочь. Ответить тут нечего. Она вытирает бумажным полотенцем соус с лоскутного коврика. Который она специально к Рождеству пылесосила и стирала.
Коврик теперь весь пропитан жиром. Бумажное полотенце украшено каймой из маленьких Дедов Морозов. Мама что-то говорит. Все-таки что-то надо сказать. Мама говорит, что окорок все равно можно есть. И садится обратно за стол.
А Пия теперь молчит. И все остальные тоже молчат. Мама вытирает лоб прихваткой, поправляет выбившуюся прядь волос и не знает, куда девать глаза.
Потом говорит:
— Мы не можем хотя бы сделать вид, что мы нормальная семья?
Все принимаются за еду.
Вот так Рождество из дня семейного единения превращается в день семейного скандала. Все сосредоточенно жуют, сидя на расстоянии друг от друга. Окорок, картошка, свекольный салат. Мама ковыряется в печеночном паштете собственного приготовления. Анна и Пия склонились над своими тарелками и не поднимают глаз.
Они смотрят куда-то перед собой.
Они вообще никуда не смотрят.
Мама откашливается и маленькими глотками пьет шнапс. Пия все еще всхлипывает. Вилки и ножи скрипят по тарелкам.
Наконец Анна нарушает тишину и говорит:
— Хокан, пожалуйста, перестань снимать!
После обеда все начинают распаковывать подарки. Те самые, которые в этом году было решено не дарить.
Мама собирает оберточную бумагу и аккуратно складывает ее со словами «Мне пригодится».
— Веревочку тоже давай сюда! — говорит она и сматывает веревку в клубок. — Пригодится на следующий год.
Все молча продолжают разворачивать подарки. В камине потрескивает огонь, телевизор работает без звука. Мама складывает оберточную бумагу, и елка может вспыхнуть в любой момент.
Да, елка, вполне вероятно, может вспыхнуть. Елки вообще очень легко воспламеняются. Те, кто видел, знают, как оно бывает: раз — и все свечки загораются одновременно! Это не просто вероятно, это почти неизбежно.
Поэтому все наблюдают молча, как мама тщательно складывает оберточную бумагу в ровные стопки. Во всем должны быть чистота и порядок.
Они могли бы сейчас наброситься на нее, избить. Накинуться как дикие звери — и растерзать ее на кусочки. Но все просто молча сидят по своим местам и следят за каждым ее движением.
Хокан подарил Анне аппарат для приготовления мороженого.
Анна говорит: «Ой, спасибо, вот здорово, теперь у нас будет сколько угодно мороженого».
Это особенно удобно, когда приходят гости.
Теперь у них всегда будет такое вкусное мороженое!
Можно еще делать мороженое из йогурта или с фруктами — это более диетично.
Все это Анна говорит, получив в подарок аппарат для приготовления мороженого, и складывает руки на коленях.
Она, вполне вероятно, могла бы швырнуть подарок об стенку, закричать, что ненавидит все на свете, ненавидит Хокана, ненавидит аппараты для приготовления мороженого. Что аппарат для приготовления мороженого разрушил всю ее жизнь! Это было бы некоторым преувеличением, но она вполне могла бы так сказать.
Это не просто вероятно, это почти неизбежно.
Впрочем, Хокан предусмотрел и такую возможность, и пока Анна распаковывала подарок, он несколько раз повторил:
— Там сохранился чек! Там сохранился чек!
Потому что окорок могут бросить на пол, а елка легко может загореться.
Телевизор может сломаться, с детьми может случиться все, что угодно.
Если не сохранить чек.
С чеком в руке ты можешь, по крайней мере, сделать вид, что у тебя есть выбор. Что можно передумать и пойти другим путем. Хотя на самом деле это неправда.
Чеков нет, и нет возврата.
Рождество — не праздник семейного единения, а день скандалов и ссор, и вот сидят они, каждый со своим чеком, и молчат, чтобы не выплеснуть наружу горечь и разочарование, потому что все-таки Рождество, а они одна семья, родные люди, любящие друг друга. Это их жизнь, они такие, какими стали; этим их жизнь ограничивается и на том заканчивается. Будь оно все проклято. Трижды проклято.
