Восхождение Сенлина - страница 48

– Считаю до трех, – опять сказала медсестра. Когда клеймо коснулось кожи, на шее Эдит выступили вены, она вытаращила глаза, ногтями вцепилась в руку Сенлина – и ее скулы заострились, и воздух наполнился ужасным, но знакомым запахом горелой плоти, и медсестра звонким как колокольчик голосом произнесла: – Один.

Когда Сенлин видел Эдит в последний раз, она лежала без сознания, а медсестра обворачивала ее руку марлей. Обморок был маленьким благом. Она не издала ни звука, и в ее молчании он ощущал неповиновение. Матрона возобновила ненужную любезную болтовню, несмотря на то что Эдит не отвечала. Сенлин настаивал, что останется, пока она не очнется, но Сеф заявил, что, если он еще немного промедлит, дело придется снова открыть.

– Это ненормально, мистер Сенлин. Вы упускаете из вида приз! Вас ждут торжества, курорты и павлины! – сказал Сеф.

Невыносимая толстокожесть!

Как бы там ни было, Сенлин понятия не имел, что еще он мог бы сказать Эдит. Наверное, даже лучше, что они избежали неловкого прощания. Она должна вернуться домой, а он – взобраться на башню. Он надеялся, что вскоре она окажется на своей ферме, снова станет Генеральшей, а он сделается лишь малозначимым актером в ужасной истории, которую она постарается забыть. Как он мог сказать все это на прощание? Лучше расстаться так, чтобы оба сохранили лицо. У них и так слишком много отняли.

Испуганный и измученный испытанием, Сенлин молчал, пока его вели прочь из пыточной в просторные бюрократические коридоры. Появился прислужник с его одеждой и портфелем, и ему позволили переодеться, сняв помятый и пропитавшийся потом костюм дворецкого. Он обнаружил, что деньги на месте, но в депрессивном оцепенении понял: ему все равно. Застегивая рубашку, он трижды пообещал себе вернуться к постели Эдит. Пусть бросят его в темницу, наденут на голову ведро и вырвут глаза. Пусть попробуют!

И трижды он убеждал себя идти дальше. Впереди ждала Мария. Он надеялся, что она цела и невредима. Он бы хотел, чтобы она оказалась рядом, возникла сейчас же и утешила его. Он знал, что это эгоистичное желание.

Помощник Сеф выглядел непривычно притихшим, когда вел Сенлина к лестнице с мраморными стенами. Над дверью красовалась высеченная в мраморе большая надпись: «Купальни».

Сенлин не собирался затягивать расставание, но стоило сделать шаг, как Сеф схватил его за руку. Затем молодой человек с серьезным видом выпалил признание:

– Я знаю, все это было для вас более чем обескураживающим. Честно говоря, я боюсь, что подвел вас тем, как отыграл свою часть представления. Вы выглядели так естественно. Я вами восхищаюсь. Я надеялся сам сыграть роль регистратора. После такого не могу не задаться вопросом, готов ли я к ней.

– Ну, удачи, – буркнул Сенлин, не вникая, с чего вдруг омерзительный помощник регистратора стал подлизываться к нему и разглашать свои профессиональные устремления.

– Я хотел спросить: как вы думаете, может быть, я лучше гожусь на роль медбрата? По-вашему, такой персонаж лучше подойдет для моих талантов? Традиционно эту роль играет женщина, но потенциал для…

– Роль? – перебил Сенлин. – В каком смысле? Вы актер?

Сеф едва не завизжал от восторга; он укусил себя за кулак и залился краской:

– Ох, мистер Сенлин, какой замечательный отзыв. Вы сделали мой день!

Вода из Фонтана Купален способна разгладить локоть старой карги, а также с равной легкостью исцелить от растяжения связок и разбитого сердца, избавить от самого стойкого нервного тика. Все, что вас беспокоит, забудется.

Популярный путеводитель по Вавилонской башне, IV.III

Группка щебечущих молодых женщин в войлочных платьях и вязаных крючком шляпках шла за ним по зигзагообразной лестнице. Она соединилась с другой, потом с третьей, пока путь вверх не слился с более внушительной дорогой – ступенями из розового мрамора, широкими, как городской квартал. Звук шагов поднимающихся туристов звучал в унисон, как дождь, перерастая из лишенного ритма перестука в грохот барабанного боя. Он был одним из тысяч, совершающих восхождение.

«Популярный путеводитель» называл Купальни «колыбелью человечества», хоть вера Сенлина в эту книжку была уже не той, что раньше.