Я должен разыскать Адама и спросить, не хочет ли он сыграть в карты.
15 октября
Прошло девяносто три дня с тех пор, как Мария у меня на глазах исчезла посреди рынка нижнего белья, и сорок дней с тех пор, как я пожал руку Голлу. Ожог зажил и похож теперь на пятно свечного воска, приставшего к ладони. Странно на него смотреть, странно думать, что эта отметина останется со мной навсегда. Когда я думаю о шрамах, которые заполучили мои друзья – о злонамеренном клеймении Эдит, об изрезанной бритвой коже на голове Тарру и о вырванном глазе Адама, – я чувствую себя счастливым.
Итак, порт и станция взвешивания тикают, как часы. Станционный дом опрятен, как библиотека, и автофургоны ездят с регулярностью приливов. Почти удалось убедить Голла в том, что я, капитан порта Том Сенлин, надежный человек, который доволен своим жалованьем и своей участью. Он считает, что я забыл про свой старый «священный поход».
Сегодня прибыл корабль с чудесным грузом. Сам капитан сопроводил на станцию четыре раскисших ящика. Он открыл один и показал мне слои соломы, упакованные вокруг корки льда – льда! – который он собрал сам на горном отроге, прежде чем отправиться в порт, не небесный порт, а честный океанский порт, и взять свой драгоценный груз: пятьсот устриц. Он вытащил одну рогатую раковину изо льда, чтобы доказать, что устрицы все еще плотно закрыты и благоухают морем. Он ловко взломал ее ножом и предложил мне попробовать мерцающий кусочек мяса. То, что раньше мне всегда казалось крестьянской едой, стало капсулой, в которой хранился мой потерянный дом и старая жизнь… Никогда в жизни я не ел ничего прекрасней.
Капитан покинул порт с королевской мошной, но после продажи сокровища в частный бар в портовую казну вернулось в два раза больше. Но что еще важнее, этот неотесанный, непримечательный капитан оставил меня с ясным откровением: человек с кораблем способен на любые чудеса. Если пять сотен устриц, самых хрупких существ, можно перенести из моря в сердце континента и не дать им испортиться, разве есть что-то такое, чего нельзя достичь с помощью корабля?
Что толку в деньгах? Их могут выманить обманом или угрозой, забрать на государственные нужды и украсть! Стоимость билета оставит на мели. Таможня ограбит. Мне не нужны деньги, чтобы купить проезд на корабле. Мне нужен корабль целиком, мой собственный. Пусть Голл думает, что я утратил настрой! Я полон решимости. Я ее найду.
Я собираюсь захватить корабль.
Если предположить, что я смогу получить корабль, возникает вопрос, как мне набрать команду. Разумеется, я не могу позволить себе нанять воздухоплавателей, и мне невыносима мысль о том, чтобы команда зарабатывала жалованье пиратским насильственным способом. Нет, каждый мой матрос должен прийти ко мне сам, по собственным причинам.
Т. Сенлин. Башня для всех, муки для одного
В конце октября в полдень Адам прокрался в кабинет капитана порта, скрестив руки и ссутулившись под гнетом страшной тайны.
Сенлин был слишком рассеян, чтобы заметить задумчивость друга, потому что тем утром он сделал увлекательное открытие. Счищая густую паутину с нижней стороны стола – корабельного носа, – он обнаружил спрятанный в выемке странный пыльный артефакт. Это был стальной прут, в ярд длиной и толщиной примерно с рукоятку метлы. Он оказался довольно тяжелым, но держать эту тяжесть в руках было приятно. Сперва Сенлин ошибочно принял штуковину за кусок водопроводной трубы, но она была не полой, а ее поверхность покрывали правильные кольца. Занявшись полировкой и сняв толстую пленку сажи и жира, Сенлин обнаружил, что между кольцами мельчайшими буквами выгравированы названия. Нет, не названия: пункты назначения. Между основанием стержня и первой линией было написано: «Генезис». Потом, над следующей линией: «Салон Альгез», а над следующей: «Купальни».
Это была модель башни, трехмерная карта!
Ему потребовалось полчаса, чтобы полностью очистить стержень, и еще полчаса – чтобы смазать и срезать несколько неприятных заусенцев. Всего было тридцать пять сегментов, и, хотя многие оказались без названий – или же те были намеренно испорчены, – девятнадцать секций имели четкие обозначения. Насколько Сенлин мог судить, буквы выцарапывали по меньшей мере три человека. Изумительно!