У Мин руки зачесались заехать ему в глаз. Конечно, Гавин не знает, почему она прикидывается какой-то Элминдредой, но ведь обещал же никому не выдавать ее секрета. А сам расспрашивает о девушках, которые, как многим в Башне известно, дружили с некоей Мин.
– О, Амерлин! Какая удивительная женщина! – сказала Мин и кокетливо улыбнулась. – и такая внимательная: интересуется, как я провожу время в Башне, и хвалит мои наряды. По-моему, она надеется, что я в конце концов сделаю выбор между Дарваном и Гоэмалом. А я бы и рада – но как? Они оба такие славные. – Она посмотрела на Гавина наивными, беспомощными глазами. – Как вы сказали, милорд Гавин? Илэйн? Ваша сестра? Сама дочь-наследница? Нет, кажется, при мне Престол Амерлин ни разу ее не поминала. А какое еще имя вы назвали?
Гавин аж зубами заскрипел.
– Не стоит понапрасну беспокоить госпожу Элминдреду нашими заботами, Гавин, – сказал Галад. – Мы и сами разберемся, где ложь, а где правда.
Но Мин едва расслышала последние слова, потому что взгляд ее неожиданно упал на высокого мужчину с вьющимися черными волосами, ниспадавшими на понуро опущенные плечи. Он бесцельно брел по тропинке под бдительным оком принятой. Мин случалось видеть Логайна и прежде. Его всегда сопровождала принятая, чтобы предупредить попытку самоубийства или побега. Впрочем, трудно было ожидать подобного от этого некогда могучего, а ныне сломленного и впавшего в уныние человека. Но никогда раньше Мин не замечала вокруг его головы голубоватого, с золотыми искорками свечения. Оно появилось лишь на миг, но и этого было достаточно.
Логайн провозгласил себя Возрожденным Драконом, но был пленен посланницами Башни и укрощен. Каким бы могуществом он ни обладал как Лжедракон, ныне все это было в прошлом. Ему осталась лишь горечь утраты, не сравнимая даже с отчаянием человека, лишившегося способности видеть, слышать и осязать. Теперь он хотел умереть и ждал смерти как избавления, которое не замедлит прийти, ибо укрощенные долго не живут – от силы несколько лет. Глаза Логайна скользнули по Мин и принцам, но он как будто никого и ничего не видел, погруженный в собственную печаль. Так откуда же взялось это сияние, предвещавшее ему величие и славу? Об этом следовало известить Амерлин.
– Бедняга, – пробормотал Гавин, – жаль мне его. Свет, было бы милосерднее позволить ему умереть. Зачем они заставляют его жить?
– Он не заслужил ни жалости, ни милосердия, – возразил Галад. – Разве ты забыл, кто он и что натворил? Сколько тысяч погибло, прежде чем его удалось захватить? Сколько городов и сел было сожжено? Он должен жить в назидание другим.
Гавин нехотя кивнул:
– Все верно, но ведь люди последовали за ним. А некоторые из тех городов сожгли после того, как они поддержали этого Лжедракона.
– Мне нужно идти, – произнесла Мин, поднимаясь с места.
Галад посмотрел на нее и участливо заметил:
– Простите нас, госпожа Элминдреда, мы не хотели напугать вас своими разговорами. Уверяю вас, Логайн не причинит вам вреда.
– Я… Да, все это так страшно. Я даже почувствовала слабость. Извините, мне, пожалуй, лучше пойти прилечь.
Гавин скептически усмехнулся, но подхватил корзинку, прежде чем Мин успела ее коснуться.
– Позвольте мне проводить вас, госпожа Элминдреда, – проговорил он с фальшивой заботой в голосе, – при такой слабости и головокружении корзинка может быть слишком тяжела. Я не могу допустить, чтобы вы упали в обморок.
Больше всего Мин хотелось врезать ему как следует этой дурацкой корзинкой, но Элминдреда, увы, не могла позволить себе ничего подобного.
– Благодарю вас, милорд Гавин. Вы так добры. Нет-нет, милорд Галад, я не хочу затруднять вас обоих. Лучше присядьте и почитайте свою книжку. Пожалуйста. – И Мин захлопала длинными ресницами.
В конце концов ей удалось убедить Галада остаться у мраморной скамьи, но Гавин все же увязался за ней. Длинная юбка раздражала Мин, ей хотелось задрать ее повыше и пуститься бегом, но Элминдреда ни за что бы так не поступила. Да и Ларас строго-настрого ее предупреждала, что девице Элминдреде бегать никак не годится. Ох уж этот Гавин!..
