Мэт попятился. В каждой руке он держал по ножу, хотя и сам не помнил, когда их вытащил. Не то чтобы ножи были надежной защитой против меча, но Мэт понимал: пустись он бежать – и черный клинок тут же вонзится ему в спину. Это так же верно, как и то, что пять шестерок бьют четыре тройки. Он пожалел, что под рукой нет хорошего боевого посоха. Или лука. Было бы любопытно посмотреть, удастся ли этой твари отбить стрелу, пущенную из доброго двуреченского длинного лука. Лучше всего, конечно, было бы оказаться где-нибудь подальше. Потому как здесь ему не миновать смерти.
Неожиданно из бокового прохода с ревом вылетела дюжина троллоков. Неистово размахивая топорами и мечами, они обрушились на мурддраала. Мэт не поверил своим глазам. Получеловек отбивался, вертясь, как бешеный черный смерч. Больше половины нападавших полегло прежде, чем сам он рухнул на груду трупов. Отсеченная рука Исчезающего дергалась, словно умирающая змея, в трех шагах от тела, по-прежнему сжимая рукоять черного меча.
Троллок с бараньими рогами поднял глаза на Мэта и, принюхавшись, зарычал, а потом, поскуливая, принялся вылизывать длинную глубокую рану на волосатой лапе под рассеченной черным мечом кольчугой. Остальные добили своих раненых, перерезав им горло, после чего один из уцелевших издал несколько хриплых, гортанных звуков. И троллоки, даже не взглянув на Мэта, повернулись и поспешили прочь, гулко стуча копытами и сапогами по каменному полу.
Мэта оставили в покое. Он поежился. Выходит, его спасли троллоки. И во что втравил его Ранд на этот раз? Мэт посмотрел на то, что начертил пальцем на столе, – открытую дверь – и с раздражением стер нарисованное. Надо убираться отсюда. Непременно. И в то же время в голове билась неотвязная мысль – что-то подталкивало его немедля вернуться в Твердыню. Мэт сердито отмахнулся от нее, но мысль не уходила.
Из-за соседнего стола справа донесся обрывок разговора. Разглагольствовал какой-то тип с худощавым лицом, завитыми усами и явным лугардским акцентом.
– Спору нет, этот ваш Дракон – великий человек. Но до Логайна ему далеко. Тот поднял на войну весь Гэалдан, а заодно половину Амадиции и Алтары. А враждебные ему городки провалились сквозь землю. Люди, дома – все разом. Ну а взять того, что появился в Салдэйе, – Мазим, что ли? Говорят, он заставил солнце остановиться и ждать, пока не сокрушил войско лорда Башира. И это не пустые россказни.
Мэт покачал головой. Твердыня пала, Калландор в руках Ранда, но для этого идиота он все равно остается одним из Лжедраконов. Мэт снова начертил дверь, стер рисунок, зацепил кружку с вином и поднес было ее ко рту, но тут рука его замерла. Сквозь гул голосов он расслышал, как за соседним столом прозвучало знакомое название. Со скрежетом отодвинув скамью, Мэт встал и с кружкой направился к тому столу.
Как и за другими столами этой заурядной таверны в Мауле, здесь собралась разношерстная публика. Пара босоногих матросов в промасленных фуфайках на голое тело, причем у одного на груди висела толстая золотая цепь. Какой-то человек со впалыми щеками – видать, исхудал в последнее время – был одет в темный кайриэнский кафтан с красными, золотистыми и зелеными прорезями на груди. Судя по этому одеянию, его владелец принадлежал к благородному сословию, правда кафтан был изрядно поношен, а один рукав порван у плеча. Впрочем, сейчас повсюду можно было встретить беженцев из Кайриэна. Седая женщина в темно-синем платье, с суровым лицом и проницательным взглядом, пальцы ее были унизаны массивными золотыми перстнями. Говорившим оказался мужчина с раздвоенной бородой, в ухе которого болталась серьга с рубином величиной с голубиное яйцо. Поперек его груди на рыжеватом кафтане тянулись три витые серебряные цепочки, ясно говорившие о том, что бородатый – старшина купеческой гильдии Кандора.
Мэт остановился возле стола. Разговор прервался, и все взоры обратились к нему.
– Я слышал, ты поминал Двуречье.
Бородатый окинул Мэта взглядом – с головы до пят: растрепанная шевелюра, задиристое выражение лица, кружка с вином, зажатая в кулаке, распахнутый зеленый кафтан с золотым шитьем, из-под которого виднелась белая полотняная рубаха, блестящие черные сапоги. Хотя кафтан и рубаха были измяты, все указывало на то, что это сынок какого-нибудь вельможи, вздумавший покутить среди простонародья.
