Она все еще была не в состоянии пошевелиться, подняться, не говоря уже о том, чтобы сдвинуться с места. Паралич речи сопровождался параличом мышц, параличом глотательного рефлекса, полным параличом. Если бы она могла позвать на помощь, то она, как это ни странно для молодой женщины, позвала бы свою мать, что было бы странным еще и потому, хотя, может быть, и нет, что именно из-за матери, ради которой она двинулась в путь, чтобы при необходимости оказать ей помощь, она и очутилась в этих безвыходно чужих краях.
Вот так она лежала и ждала вывоза. Со стороны она выглядела как путешественница, которая устроилась на газоне отдохнуть. Глядя на нее, можно было подумать, будто у нее бесконечно много времени. Никаких признаков того, что она замурована, заживо погребена в безвременье. И действительно в дело вступило ее исконное терпение. Все закаменевшее, сжавшееся как раз начало рассасываться, к слабости внутри добавилось согласие, и теперь она воспринимала завладевшую ею целиком и полностью слабость как нечто почти прекрасное. Она ждала вывоза? да, но – как это говорилось в некрологах? – «с большим терпением». И одновременно, как это ни странно, она говорила себе, что-то говорило в ней: «Никто, ни один человек, не живет более прекрасной жизнью, чем я, никто не живет лучше меня. Завидуйте!»
Удивительно, сколько всего теряется каждый день, как в новопостроенных городах, так и в старых, разросшихся. Из положения лежа она увидела, при этом на редкость четко, далеко во дворе полукружья домов плакатик с фотографией пропавшей кошки и разглядела все детали, начиная от желтых, ослепленных вспышкою глаз до пары рук, обхвативших кошку за живот и поднявших ее к камере, руки, пальцы ребенка. Еще дальше – чуть более мелкая фотография с изображением улетевшего попугая, как будто совсем близко. А вот что действительно было близко, так это развешанные на изгороди добрыми соседями разные вещи: тут потерянная вязаная шапка, там потерянная косынка, там кофта. Она поискала глазами среди сплетенных ветвей изгороди улетевшего попугая и была уверена, что если как следует присмотрится, то непременно его обнаружит, и то же самое произойдет с пропавшей кошкой, если направить ищущий взгляд под кусты; словно ее всматривание, в своей настойчивости, могло помочь вернуть пропавших; и это могло бы произойти в том числе и благодаря ее взгляду, его силе.
Возвращение чаек, которые кружат и кричат у нее над головой на берегу Берингова моря со стороны Аляски, очень низко, на расстоянии меньше локтя, словно нацелившись напасть, и снова она, отгоняющая птиц обеими руками… И снова у входа в Большую пирамиду в пустыне под Каиром женщина в черных одеждах, сидящая на корточках в нише, и снова она, принявшая по ошибке почти целиком закутанную фигуру за монахиню и положившая ей в случайно протянутую ладонь монетку, на что женщина только покачала головой… И снова тут, неожиданно возникшие и так же стремительно исчезнувшие, разлетевшиеся в разные стороны, не оставив следа, силуэты водомерок на дне реки Тормес тогда, в Сьерра-де-Гредос, в одном месте, где река еще и не река, а небольшой ручей, медленно текущий по горной долине, очень-очень медленно, и тени водомерок на глубине замерли в неподвижности среди поблескивающего кварцевого песка, черные-черные, окаймленные многослойным обручем, переливающимся всеми цветами радуги…
Нежданно-негаданно она, не зная, как это произошло, и не задаваясь вопросом почему, увидела перед собой целый рой буквально налетевших на нее образов, моментов, картинок, которые вернули ей те места, в которых она побывала на протяжении своей жизни. Эти образы, не успев вспыхнуть, тут же улетучивались. При этом ни один из них не соотносился целиком с тем или иным местом, а являл собой лишь его фрагмент, который, однако, был вполне самодостаточным и цельным, не имея ничего общего с каким-нибудь «обрывком». Вот так они мелькали, то одно, то другое место из ее прошлого, не важно какое, роились стайками, увиденные снова, вернувшиеся, но не откуда-то извне, а из нее самой; и хотя, возникнув, они почти в то же мгновение, наподобие дельфинов, ныряли обратно и исчезали, они не удалялись от нее, а ныряли скорее обратно, внутрь ее, не пропадали навсегда, но пребывали постоянно в ней, в ее теле, образы-дельфины, не всплывающие по заказу, но готовые в любой момент, по какой-то неведомой причине, выскочить из недр и устремиться вверх, являя, правда, вместо картин Берингова моря, Эль-Гизы, Сьерра-де-Гредос картины какого-то другого места, и опять другого, из твоей, моей, нашей жизни, в тяжелые моменты которой эти непостижимые стайки образов, случалось, выручали из беды – пусть так и остается! – и будут впредь – и это тоже пусть так и остается! – выручать; как, например, сейчас, когда она оказалась в безвыходном положении – в плену безвременья и не знала, как вернуть себе время, как вернуть себя во время. Так что пусть живут эти образы, эти картины или даже картинки, едва уловимые!
