То, что воровка фруктов, шагая в гору по серпантину, в полном одиночестве, потому что тут, по крайней мере теперь, около полуночи, не было ни одной машины, оборачивалась на каждом повороте, объяснялось не страхом перед тем, что ее кто-то может преследовать. Но чем же? Она сама не могла себе этого объяснить. И вдруг осознала: ей даже хочется, чтобы за ней кто-то шел. Или так: ей хотелось бы «это увидеть».
А потом, перед последним витком дороги, появился щит с названием населенного пункта «Курдиманш», большими буквами, а ниже помельче: «Коммуна Виль Нувель Сержи-Понтуаз». Курдиманш, Courdimanche, какое красивое название – воскресный двор, двор воскресенья, по-воскресному праздничный двор. (Правда, если бы тут был ее отец, разбиравшийся в географии и словообразовании, он попытался бы ей разъяснить, что в данном случае речь идет о локальном искажении изначального римско-латинского слова для обозначения курии, резиденции, местопребывания, но не «dimanche», то есть воскресения, а скорее «dominus», то есть господина, правителя данного места, и соответственно «Courdimanch», Курдиманш, означает «Резиденция правителя», – и все равно для нее это остался бы «Воскресный двор».)
Стоя перед щитом, она сообразила, что сегодня хотя и не воскресенье, но выходной. И тут она почувствовала запахи, которые казались чужеродными, во всяком случае, в предместьях Нового города. «Барбекю?» Нет, пахло не горящим углем, а горящей древесиной. И горела эта древесина не в парках, и не в палисадниках, и не «за садами», на которые настойчиво указывал отец, инструктируя ее в дорогу, а внутри домов, настоящих классических деревенских домов. Интересно, сохранились ли еще такие? Может быть, кое-где в сельской местности, да и то лишь как объекты продажи, именовавшиеся в объявлениях «деревенскими домами». Но здесь, судя по яркому освещению и надписи на щите, явно в черте Нового города? Посмотрим. Почему мне в свое время никто в Сержи не рассказывал о деревне Курдиманш, находящейся высоко-высоко и одновременно внутри города? Или я просто по обыкновению в очередной раз просто забыла?
* * *
Первое, что предстало позже перед ее глазами, была возвышающаяся над крышами, но не потому, что она была намного выше всего остального, а потому, что она стояла на самом высоком месте деревни, колокольня. Чем ближе она подходила к колокольне, пройдя сначала по крутой тропинке между домами, потом по узкому переулку, без серпантина, тем меньше становилась эта башня, такая же маленькая, как и церковь при ней, не подсвеченная, по крайней мере ночью, хотя она вполне и заслуживала того, будучи старейшим сооружением во всей округе, которое вполне могло стать другим символом города; но зато она освещалась полной луной. А еще откуда-то из недр деревенских «коробок» доносился теперь голос муэдзина, или нет? Призыв, последний к пятничной молитве? Да, сегодня пятница, скоро полночь. Вот и луна, которую на какое-то мгновение затянуло как тюлем лоскутком облака, блеснула сквозь него бронзовым диском храмового гонга, готового грянуть гулкими ударами.
Вместо этого – все те же совиные крики, одной-единственной совы, доносившиеся откуда-то сверху, из-за колокольни Курдиманша. Воровке фруктов стало тяжело тащить свою поклажу на спине, и она взяла ее в руку, чтобы дотащить до площади перед храмом, к которой выводил подъем: всё, на сегодняшний день она добралась до цели; этой ночью она никуда больше двигаться не собиралась.
Освещенность тут была такой же, как и во всем Новом городе, к которому была приписана и бывшая деревня Курдиманш, располагавшаяся в его самой высокой точке, на «вершинной поверхности», как сказал бы ее отец, доморощенный геолог. И тем не менее между домами, и над ними, царило нечто похожее на естественную темноту, тогда как в других районах этой крупной агломерации преобладал искусственный свет, превратившийся в своего рода вторую натуру. Несмотря на полную луну, за одной из старинных, по крайней мере по виду, дымовых труб, вспыхнул вместе с дымом огонек звезды? Нет, огни ночного самолета. А в кустах, в остатках деревенской темноты, загорелись глаза лисы или даже рыси? Нет, кошачьи глаза, – и то хорошо.
