Люди играют в дурацкие игры, чтобы получить в итоге не менее дурацкий приз, но почему должны страдать лошади?
– Есть. В четверти часа неспешной трусцой на запад. Там, в низине, то ли широкий ручей, то ли узкая река. Думаю, все они уже напоены.
«Ну, хоть с этим все в порядке», – подумал я, поднимаясь на ноги, чтобы отправиться в свой шатер.
– Да, господин Стаккер, выставьте на ночь двойные караулы.
Не хватало, чтобы старик материализовался снова, к тому же еще и не один.
Назавтра пошел сильный дождь, что в здешних краях в начале лета редкость. Грунтовая дорога превратилась в месиво, и, как результат, застряла одна из телег, груженная необходимыми в пути вещами. В частности, на этой были сложены походные шатры. Не знаю, что меня подтолкнуло, но я соскочил с Рассвета, чтобы помочь. Клаус и остальные изумленно на меня посмотрели, но последовать моему примеру все-таки не решились. Да и сам я, потребуй кто-нибудь объяснений, не смог бы придумать своему поступку ни малейшего обоснования. Зачем? Чтобы выкупаться в грязи? Без моей помощи никак было не обойтись? Что-то еще?
Но коль скоро надумал присоединиться, помогать пришлось всерьез. Ведь я занимал чье-то место, чья помощь точно бы пригодилась, настолько серьезно увязла повозка.
– Так, по команде! – Спасением телеги руководил ее возница – бородатый пожилой мужик. Уж не знаю, чем привлекло его путешествие: в такие годы стоило бы подумать о том, чтобы внуков нянчить, а не отправляться на долгие месяцы непонятно куда. Хотя, возможно, никто его и не спрашивал.
Широкая спина возницы находилась сразу передо мной, и при желании я смог бы дотянуться до его взбугрившейся узлами жил шеи.
– Навались! – скомандовал он, и мы дружно навалились. – А ну-ка, еще раз!
Телега пошла внезапно, мне не удалось выдернуть увязшие в самой настоящей топи сапоги и не хватило ума вовремя разжать крепко вцепившиеся в борт руки. В итоге я упал лицом в грязь, заодно уронив в нее же возницу.
– Да твою же ты безмозглую дубину! – яростно взревел он, с трудом поднимаясь на ноги, весь облепленный грязью с головы до ног.
Далее последовали изощренные в своей изобретательности выражения, где нашлось место и мне самому, и всем моим родственникам вплоть до самого первого колена, которые все как один оказались косорукими, косоглазыми, без малейшего признака ума, что в итоге сказалось на мне – типичном образчике того, что не должно существовать на белом свете ни при каких, даже самых исключительных обстоятельствах.
И только затем он догадался взглянуть на виновника. После чего его лицо, покрытое загаром и грязью, начало стремительно бледнеть.
– Ваше благородие, – запинаясь и путаясь в словах, начал оправдываться он, – ради самого Пятиликого, простите! Не мог я знать, никак не мог!
Он рухнул в ту же грязь на колени и еще уткнулся в нее лбом. Я лишь отмахнулся от него и, шатаясь, побрел куда-то в сторону, пока не упал на колени сам. Трясся от смеха всем телом и прикрывал лицо грязными ладонями, чтобы никто не увидел ручьем льющиеся слезы. «Вот тебе твой приз, Даниэль! И даже не сомневайся – ты заслужил его полностью!»
Такого со мной еще не случалось. Нет, дело было не в словах бедного возницы, которых хватило бы на многие и многие вызовы на дуэли, принадлежи они разным людям и будь они мне равными по положению. Все то, что я услышал, было полностью мной заслужено, дело в другом. Мне ни за что не удалось бы объяснить приступы своего безумного, на грани истерики хохота, когда слезы заливали лицо.
– Даниэль! – осторожно окликнул меня Клаус сар Штраузен. – С тобой все в порядке?
– Да, – с трудом произнес я и согнулся в очередном приступе, хвала небесам, последнем.
– Приказать высечь этого мерзавца кнутами?
– За что?! За правду не бьют. Даже не вздумайте его хоть как-нибудь наказывать: сомневаясь, что сам поступил бы на его месте иначе.
Апофеозом всего стали слова Синдея Пронста, который сказал, глядя куда-то в сторону:
– Умные воду не разводят.
И я готов был поклясться, что он в очередной раз прав.
Нам оставался один дневной переход до Ландара, когда наш отряд столкнулся с толпой вооруженных крестьян.
