Волга родная: Сказки народов Башкирии, Татарии и Чувашии - страница 172

Журавль, как велела лиса, так и сделал: на ступеньку выше поднялся и лежит как мертвый. И когда охотники до него докопались, диву дались:

— Смотри-ка, лиса задушила журавля, — говорят они друг другу и журавля с боку на бок переворачивают.

В это время лиса — вышт! — шмыгнула из норы и понеслась что есть духу в лее, Охотники бросили журавля и — за лисой. Да только разве рыжую бестию догонишь.

Ну а журавль, само собой, поднялся на крыло да улетел.

Так незадачливые охотники и остались ни с чем.

Жили себе, поживали старик со старухой, и был у них кот-мурлыка. Однажды лежал этот кот на солнышке, грелся. И так-то ему было тепло и хорошо, что он и глаза зажмурил от удовольствия. И вдруг где-то совсем рядом слышит:

— Чили-чилик!

Открыл глаза — воробей сидит на краешке корыта и что-то клюёт. Встрепенулся кот, напружинился, охотничий азарт у него шерсть на спине дыбом поднял. Воробушек скок да скок по корыту и ещё ближе оказался. И тогда словно какая пружина подкинула кота — прыг! — и воробей уже у него в лапах. Правда, воробей оказался старым, а старого воробья, как известно, на мякине не проведешь и голыми руками не возьмёшь.

— Умный кот-мурлыка, — ты меня можешь съесть в любое время, — сказал воробей, — но вспомни-ка, мур-мур-мур, умывался ли ты утром, когда проснулся? По глазам видно, что нет. А ведь умные и хорошие мур-мур-мур утро начинают с того, что умываются.

Кот вспомнил, что он и впрямь утром не умывался. Обидно, что какой-то воробей учит его правилам хорошего тона, а только что возразишь воробью?

Убрал кот свой когти, положил воробья на траву и начал умываться. Нализывает языком лапу, а потом этой лапой аж из-за уха и до усов по мордашке проводит, хочет показать воробью, что понимает толк в чистоте. А воробей поглядел-поглядел, как кот умывается, да — пыррр! — и улетел. Спохватился умный кот, но уже поздно. Был в лапах вкусный завтрак и — нет его, улетел.

С тех пор, говорят, кот начал умываться не перед едой, а после еды. Ну а на него глядя, и неё другие коты и кошки стали делать то же самое.

Каждый любит землю, на которой он родился, вырос. Поля и луга, горы и долины, леса, бескрайние степи, где он бегал в босоногое детство, — для него самое дорогое, вечное, как сама жизнь. Многое повидали они за долгие века, и будь у них язык — столько могли бы рассказать!..

Но молчат поля и луга. Безмолвствуют горы и долины, леса и бескрайние степи. Безгласны деревья и трава. О чём они шепчутся на ветру — кто знает?… Земля умеет хранить свои тайны. Но всё-таки многое из них становится известно людям… Раскрывает эти тайны вечно живой и беспокойный народный язык. Из поколения в поколение люди как самую большую драгоценность проносят легенды, сказания, песни, которые ярко и точно рассказывают о «делах давно минувших дней».

«Сказка — река мудрости, наполняющая мир. Сказка — бесконечный океан. Сказка — сама жизнь, правда. Ложь в ней, как змея, размазанная разноцветными красками», — так говорили древние мудрецы.

Впервые открыла мне всё это, тайну моей земли, асанне — бабушка по линии отца, ослепшая на восьмом десятке жизни. Она была известной сказительницей. Звали её Оста-Насьтук. Оста — слово; которым, как незримым венком, величают в. Чувашии только самых лучших сказителей, умельцев и мастеров.

Еще в детстве благодаря бабушке и её рассказам зародилась моя любовь к истории родного народа, отцовского края. С годами всё крепла и крепла эта любовь. И я стал записывать легенды, песни и предания о великих воинах, боровшихся за счастье простых людей, об отрядах чувашей в ополчении Минина и Пожарского, о певцах, чьи песни несли народу мечту о свободе, о героях, не клонивших головы перед угнетателями. Ещё в школьные годы с котомкою за плечами ходил я из селения в селение, собирая чувашский фольклор. Хотелось, чтобы ни один эпизод из истории моего родного народа, сохраненный им с таким великим трудом в легендах и преданиях, в песнях и сказаниях, не был потерян…

И вот что я записал однажды в небольшой деревушке Уби, у кугазея-дедушки по линии матери.