– А доктора звали, что доктор-то говорит?
– Что доктор? – Федор с ненавистью махнул рукой. – Ничем тут доктор не поможет.
– Она в сознании?
– В сознании, только ноги отнялись и слабая очень, – неохотно сообщил Федор.
– Так ты вот что. Кто за ней ходит-то?
– Агафья как ходила, так и ходит, – обиделся Федор.
– Ты передай: пусть скажет Анне Евлампиевне, что вернулся, мол Борис Андреич из «Дубовой рощи». Что очень важные известия привез. Не перепутайте там ничего.
Федор ушел, а Борис поднялся по лестнице и присел в гостиной. Когда он проходил мимо двери, ведущей на половину Софьи Павловны, ему показалось, что штора на дверях шевельнулась. Он спохватился, что не успел спросить Федора, здесь ли находится Софи, и хотел было уже без доклада отправиться на ее половину, но тут вернулся Федор и сказал, что просят.
Княгиня Анна Евлампиевна была плоха, это Борис понял сразу. Но, предупрежденный Федором, он успел входя сделать то глупо-радостное выражение лица, которое появляется у всякого здорового человека при входе к тяжелобольному. Однако приветствовала она его хоть и вполголоса, но твердо, и взгляд был ясный. Княгиня полулежала на кровати, обложившись подушками, на голове у нее был чепец с оборочками, что придавало ей такой уютный вид. Борис приложился губами к сухой, но все еще сильной старушечьей руке.
– Здравствуй, батюшка Борис Андреич, вот и довелось свидеться на этом свете. Бога молила я, чтобы живой ты вернулся из рейда да здоровый. Вот Вадим-то Александрыч не выжил, а жаль – хороший был человек.
– Геройски он погиб, в бою, – вставил Борис.
– Я от него другого и не ожидала. Да ладно, будет время, ты потом расскажешь. А сейчас надо дела все решить – мне, брат, время дорого. Да ты глаза-то не отводи, – рассердилась старуха, почувствовав, что Борис смутился. – Всякому в жизни свой срок положен, мне смерти бояться нечего – вовремя она за мной придет. Это молодым умирать глупо и страшно, а я-то, дай Господи, в свое удовольствие пожила.
– Может, поправитесь, – фальшиво улыбаясь, сказал Борис.
– И, батюшка! Не трать ты время понапрасну на утешения. Почему это все думают, что как только человек заболел, так у него и ум отказал? Я ведь, друг мой, обезножела, а не обезголовела. Глаза да уши при мне пока, так что давай рассказывай про свои приключения.
– Большая радость у меня, – начал Борис обычным голосом, облегченно вздохнув, – сестру нашел совершенно случайно. С трудом вывез от красных. – Борис промолчал о том, что не он спасал Варю, а она его.
– Это хорошая новость, – обрадовалась Анна Евлампиевна, – в следующий раз ко мне ее приведи, посмотреть хочу. А теперь скажи – был ты в «Дубовой роще»?
– Был. – Борис помолчал, собираясь с мыслями. – Видел управляющего вашего, Борисоглебского.
Борис сел на низенькую скамеечку у кровати и вполголоса рассказал княгине про разграбленное имение, про то, как управляющий показал ему картину, про второй свой приезд в имение, про смерть Борисоглебского и про то, как он убил батьку Чижа и отобрал у него бесценную картину.
– Вот, значит, как, – нахмурилась княгиня. – Ну что ж, земля пусть будет пухом Степану Алексеичу, скоро с ним свидимся, сама за все спасибо скажу.
Борис расстегнул френч и достал картину, обернутую холстиной.
– Вот она какая. – Старуха благоговейно развернула грязный холст и разглядывала картину. – Спасибо тебе, Господи, что дал еще раз поглядеть на такую красоту перед смертью.
– Возьмите ее, Анна Евлампиевна. Довез я ее и сдаю вам в целости и сохранности.
Старуха посмотрела на Бориса очень серьезно.
– На что мне она теперь? – молвила она тихо и печально. – Раньше в имении висела, глаз радовала. Потом, думаю, вывезу ее за границу и отпишу музею какому-нибудь, Лувру, что ли. Пускай, думаю, люди приходят, радуются, на такую красоту глядючи. А теперь – куда я поеду калекой-то. Да и знаю – недолго мне осталось. И правду тебе скажу, как на духу, не хотела и уезжать-то. Бывала я в молодости по заграницам, а только ничего там хорошего нету, и помирать нам, русским, нужно здесь, в России.
– Какая она теперь будет, Россия-то? – угрюмо пробормотал Борис.
